Жизнь в родной земле

В колхоз он попал. Парень был работящий и понимающий в хозяйстве. Со временем был выдвинут, так сказать, на управляющего, т. е. он фактически вел хозяйственную часть колхоза. Выписал свою жену с двумя детишками и еще 12 казачьих семейств, которые тоже были приняты, с моей помощью, в колхоз, кроме одного старого-престарого казака. Было ему лет 80. Был бел, как лунь. Тоже был в Пролетарской раскулачен. В Кагальник пригнал он двенадцать овец, которые как-то удалось ему скрыть от раскулачивания. Но бедный старик, как говорится, попал из огня да в полымя: здесь его окончательно раскулачили — забрали его овец, а самого, как престарелого, в колхоз не приняли. Вероятно, несчастный старик так где-нибудь под забором и помер от голода. Лично никак не мог ему помочь.

Через год после прихода этих казаков в Кагальник, в управление села был прислан коммунист Ипатов; как оказалось потом Ипатов, был уроженцем-иногородним станицы Пролетарской. Ипатов, конечно, узнал своих станичников. Начал вести расследование: как это могло случиться, что кулаки да попали, вдруг, в пролетарии. Почва подо мною начала накаляться. Вам уже известно, что лично я дал «драпу» потом в Симферополь. Казаки тоже скрылись. Неизвестно куда. Больше с ними не встречался, Хорошие были ребята.

Примечание автора. Как природный кубанский казак станицы Уманской, (была, если не ошибаюсь в 1929 году переименована большевиками в Пролетарскую), естественно чрезмерно хотел что либо узнать и услышать о родной станице и братьях казаках своей станицы, там пребывающих. Потому умышленно я завел речь о казаках станицы Уманской. Как видит читатель, подсоветский человек даже не знает старого названия станицы. Позже, когда я своему собеседнику открыл кто я, он мне более пространно рассказывал о казаках станицы Уманской. Назвал фамилии казаков, с которыми ему пришлось столкнуться. По понятным причинам не передаю все. Самое существенное выпускаю. Выпускаю и фамилии, даже иногда и коммунистов. Мой собеседник утверждает, что не все коммунисты там, на самом деле коммунисты.

* * *

— Казаки, по моему, сейчас там поют те же песни, что и до большевиков. Казаки с Кубани, которые работали в колхозах в Кагальнике, особенно любили петь песню:

Выпрягайте, хлопци, коней
Та лягайте опочивать,
А я пiду в сад зеленый,
В сад крыныченьку копать.

Копав, копав я крыныченьку,

Тай докопав я до воды,
Утром рано, раненько
Прыйшла дивчененка по воду.

Просив, просив я у ней ведерце,

Вона його не дала,
Давав, давав я и колечко —
Вона його не взяла…

В колхозе моя жена всегда распевала вместе с казачками эту песню. Прекрасная мелодия. На что я, которому слон наступил на ухо, и то научился петь эту песню. В том же колхозе первый раз я услышал от казаков «Ты, Кубань, ты наша Родина», которую тайком распевали казаки, иногда — «А вжеж лiт двiстi» и много, много других красивых песен пришлось тогда услышать.

На торжествах казаков в Ростове, сильное на мен, впечатление произвели своими песнями донские казаки. Ужасно залихватские песни; население в восторге, что называется, на стенку лезло. Что пели, не знаю. Но были при том всякие бубны, побрякушки. Очень красиво это у них выходило. Притом, песням конца было.

* * *

Невеселая колхозная жизнь в летнее время как-то легче проходила.

Вечером колхозники идут с работ домой всегда с песнями. Незабываемое на меня впечатление производили песни колхозниц-казачек. Ежедневно я слушал эти песни с истинным удовольствием и хотелось без конца их слушать. Гвоздем «репертуара» казачек были песни:

Скакал казак через долины,
Через кавказские вершины…

или же:

Наш гордый казак
Врагу не сдается…

Песни, полные юмора, сменялись унылыми, полными душевных переживаний. После них у исполнительниц на глазах неизменно появлялись слезы. Слезам не приходилось удивляться. Порой трагические слова песни были для каждой из них жуткой тяжелой и мрачной действительностью. Каждая имела то брата, то отца, то милого «на чужбине — на чужой стороне», как пелось в песне.

В Азове моя супруга очень дружила с женой одного коммуниста. Назовем ее Пашей. (Подлинное имя и девичья фамилия автору известны). По происхождению была Паша казачкой станицы Мечетинской. Ее родные были раскулачены. Стариков — отца, мать и младшего шестнадцатилетнего брата сослали на север — в Соловки. Старшего брата при раскулачивании коммунисты на овдовском дворе, за защиту отцовского добра, убили на глазах всей родни. Пашу с младшей сестрой Катей товарищи оставили на свободе, но из родительского дома выгнали, в станице тоже не позволили оставаться. Очутились девушки в страшно трагическом положении. Как говорится, не осталось ни кола, ни двора, а родители на каторге.