ЖИЗНЬ в стиле С

— Отлично. Я ведь без тебя, Петя, как без рук. — Надин вздохнула с облегчением.

Травкин хмыкнул насмешливо:

— Я без вас, как всадник без головы, вы без меня, как фокусник без рук. Хороша парочка!

— Мы с тобой отлично дополняем друг друга. А уж с Ваней и Витьком и вовсе непобедимая сила.

— И куда наша сила направит новый удар?

— Дел хватает. Во-первых: Виталик Орлов. Нельзя допустить, чтобы парень погиб. Во-вторых: чиновник Борис Михайлович Лаубе. Пора приглядеться к сему господину. В-третьих: надо прогнать из города Скрижальского и Семенова. Как они восприняли вашу свадьбу. Вряд ли новости пришлись им не по вкусу.

— Да, уж… — Петр, сдерживая смех, наморщил нос.

— Что ты натворил? — всполошилась Надин.

— Ничего особенного, — Травкин победным маршем прошелся по классу. Встреча проходила, как всегда, в помещении заводского реального училища. Летом, в отсутствии учителей и учеников, помешать беседе было некому.

Утром после свадьбы, пока молодая супруга мирно почивала в семейной постели, Петр хозяйским взглядом оглядывал новые владения — шесть комнат, обставленных хорошей мебелью, бронзовое литье на шкафах, фарфор, хрусталь, серебро. От полноты ощущений кружилась голова. Приданое женушка принесла богатое: себя умницу-красавицу, непорочность и дом-полную чашу. Что же предложить в ответ?

С трудов праведных собрал Травкин за пять лет репортерства двести восемьдесят рублей. Тысячу получил на днях от пристава Уточкина, восемьсот составили гонорары за статьи в «Ведомостях». Итого: почти две тысячи целковых. Для начала не плохо. Особенно с учетом, что впереди по заказу Надин контракт на книгу об эсерах и серьезное повышение по службе. Не сегодня-завтра главный редактор подпишет приказ о назначении на должность начальника отдела и соответственно увеличит оклад. В общем, полный порядок. Перспектив и возможностей — хоть отбавляй. А все Надин Матвеева. За два месяца знакомства с ней жизнь Травкина полностью переменилось.

Был репортеришко — выбился в начальники отдела уголовной хроники. После материала об ограблении на Монастырской шеф с Пети разве что пылинки не сдувал. Далее: из заводского поселка — перебрался в дорогой квартал. Стал наимоднейшим газетным автором империи, книгу замыслил, полсотни страниц сочинил уже. Что ни возьми, куда ни глянь, все отлично. А самое хорошее, самое отличное, Таня, Танечка, Танюшечка. Солнышко, лапочка, сладкая девочка. Что ни делай, за что ни возьмись — все мысли, все желания с ней, о ней, про нее.

— Вот ты где, — не спится милой одной, прибежала, за руку взяла, повела по коридору.

— Это будет твой кабинет, — юная супруга указала на невероятных размеров письменный стол, мраморную чернильницу и кресло с резьбой. — Здесь раньше папа работал, а теперь ты будешь.

Сел Петр в кресло, огляделся. Золотом блестят переплеты книг, тяжелым бархатом штор укрыты окна, бронзовый лев на чернильнице пасть разинул. Красота! Великолепие! Роскошь!

— Петечка, мы тебе должны куртку домашнюю купить. Бархатную, с тесьмой, вишневую или бардовую. Обя— за— тель— но.

Должны, зацепило Петю слово. Представил он себя за столом, в куртке, в белой рубахе, с ручкой в руке и понял, права Таня. Вечером, примеряя обнову, рассматривая себя в зеркале, удивляясь переменам — понял на сколько. Казалось бы, куртка и куртка, тряпка красивая, ан, нет. Такие куртки простые люди не носят. Такие — бархат, шелковая подкладка, витой шнур, пуговицы, обтянутые чистой кожей — только непростым людям впору. К таким курткам манеры положены степенные, достойные и походка уверенная, и характер твердый. Через пару дней Петр заметил: в бархатной куртке он себя чувствует серьезней, спокойней, солидней. Респектабельней, определила любимая жена.

В новой куртке Петр и Семенова встретил, когда тот явился к молодоженам. Не здороваясь, без приглашения ввалился в комнату, уселся в кресло, ногу за ногу забросил, хмуро полюбопытствовал.

— Планы ваши, как вижу, изменились? Подвигами больше не интересуетесь? В обыватели подались? В суету и серость?

Танюша зарделась. Но промолчала. Петр категорически запретил ей общаться с руководителями кружка.

— Позвольте, господин Семенов, неужели мы должны отчетом? — Петр скептично вскинул брови.

— Не позволю! — рявкнул Георгий Лаврентьевич.

Петр отпустил Танину руку, поднялся с дивана:

— Не смейте кричать в моем доме! Желаете говорить спокойно — извольте. Нет — падите прочь.

Семенов прицелился в Петра тяжелым взглядом. Минуту или две молчал угрюмо, затем буркнул, извините, погорячился.

Эти минута или две стоили Травкину невероятных усилий. Тяжелый взгляд весил много тонн. Угрюмое молчание сулило беду.

— Таня, оставь нас, — уронил Петр, не поворачивая головы.

— Но… — попыталась возразить супруга.

— Будь добра!