ЖИЗНЬ в стиле С

— Понятия не имею, — единственное, что не смог Петр, это — влезть к парню в душу. — Он ведет замкнутый образ жизни. Знакомых посещает редко. Сердечной привязанности не имеет. Довольно откровенно проповедует социалистические взгляды и постоянно ищет контакты с революционными кружками. Не знаю, чем его проняли Семенов и Скрижальский, но у них Виталий задержался на долго. В других местах парень не выдерживал и месяца.

Надин не стала объяснять, что так ищут террор. Посетив пару-тройку занятий потенциальный «герой» понимает: здесь ловить нечего, одна говорильня, и следует далее. Будущему смертнику ни к чему политическая экономия и философия. Он желает отдать жизнь, а не получить знания.

— На чиновника по особым поручениям, Лаубе, что-нибудь есть?

— Нет. Мои осведомители ничего отыскать не могут. У Лаубе в городе нет ни знакомых, ни приятелей, ни родни. В конторе, которую он изредка посещает, кроме него только старый письмоводитель. Полуглухой и полуслепой. Он даже имени своего начальства толком назвать не может. Странно, правда?

Да, согласилась Надин и основательно задуматься над этой странностью.

Столичный чиновник, недавно появившийся в городе, встречался в свободное от своих таинственных особых поручений время только с эсеровской шлюхой Инессой-Ириной. Причем профессионал, которым, Лаубе, безусловно, являлся, упорно не замечал очевидных «шпионских» замашек своей пассии. Почему? Неужели красотка совсем свела с ума мужика? В этом Надин сильно сомневалась. Недоверчивые, настороженные, сыщики обычно умело контролируют свои эмоции, тщательно фильтруют контакты и, главное, находятся под постоянным контролем коллег и начальства, которые в трудную минуту пинком под зад помогают потерявшему голову коллеге и подчиненному обрести душевное равновесие.

Куда более вероятны было предположение, что Лаубе только изображает влюбленного, а на самом деле «работает» брюнеточку. Тогда барышню стоило пожалеть. Дурочка попалась на собственный крючок. Она пытается выведать что-то у старого ловеласа, а он, рад стараться, сливает ей нужную информацию, и, таким образом, управляет действиями боевиков. Но чего же старый лис добивается? Неужели Лаубе нацеливает эсеров на конкретное лицо, диктует сроки и подсказывает сценарий покушения? Да, следовало признать. Спецслужбы не раз и не два устраняли чужими руками «лишних людей». Оно и понятно, кто-то же должен ставить на место зарвавшихся сановников и политиков. Тем паче в эпоху перемен, когда в чехарде политических рокировок, в постоянной смене министров и премьеров, постоянно тасуются интересы всевозможные кланов и группировок.

Картина будущего преступления представилась Надин отчетливо ясно. Лаубе назовет брюнеточке день, час и имя жертвы. Скрижальский и Семенов приведут Виталика Орлова. Парень выстрелит из револьвера. Сановник сложит голову во славу государя-императора, широкая общественность содрогнется от кровожадности революционеров, а в высокое кресло сядет новый реформатор и на деньги очередного миллионера затеет очередные великие преобразования. Орлова между тем повесят!

— Не допущу, — произнесла Надин вслух. — Не позволю!

Чиновника она не жалела. Сказывалась закалка, полученная в террорной работе. Уйдет очередной «калиф на час» в отставку или погибнет от руки боевика — свято место не опустеет. Кто-то другой поведет державу к победам и поражениям. «Идущие во власть не принадлежат самим себе, они становится страницей истории, которую иногда переворачивает рука судьбы. Они обречены на риск, — думала Надин. — А вот Виталик — другое дело. Ему надо жить, рожать детей, растить внуков. Ему рано умирать в девятнадцать лет. А министр, что ж, таков его удел. Не первый, не последний. Я буду спасать только Виталика Орлова», — решила Надин, и успокоившись, взяла в руки газету, пробежала глазами новый опус Пети.

«За последние несколько лет эсеровскими боевиками совершено более двух сотен террористических актов. Во время их свершения убито и ранено более четырех тысяч государственных служащих различного уровня. «Попутно» убито более двух и ранено двух с половиной частных лиц. Многовато!

Всем знакомых террористам я задаю один вопрос:

— Как вы полагаете: можно ли убивать?

Отвечают по-разному.

— Убийство нельзя оправдать. Это грех. Но мы идем на него от безысходности, так как не имеем другой возможности реализовать нашу политическую программу во благо страны и народа. — Это слова бывшего студента, который участвовал в трех неудачных покушениях.

— Что бы оправдать совершенное убийство, надо принести в жертву собственную жизнь, — таково мнение молодой особы, гражданский муж которой, уже третий по счету, бездарно погиб, пытаясь бросить в кого-то третьеразрядного сановника взрывной снаряд.