Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

Когда родилась Татьяна, Анна повздорила с Федором, упрекая его. Вспомнила она слова Шуры: «Мужик он есть мужик, захотел и сделал ребенка, а я хочу или нет, никто не спрашивает… куда денешься». Теперь она почувствовала это в полной мере на себе. Федор же отмалчивался, не хотел принимать ее упреки, то смеясь, то сердясь.

А возле сельсовета жила семья, у которой после многих лет супружества не было детей. Они, прослышав, что в семье Сварыгиных появилась еще дочь, то есть снова подряд маленькие девочки, предложили отдать им последнюю для удочерения, воспитания. Анна, уставшая от частых родов, заболевшая от последних, согласилась, тем более что воспалилась грудь, молока не было.

Так Татьяна прожила в чужой семье несколько месяцев, пока Анна не пришла в себя и не ужаснулась от содеянного: в семье, где есть другие дети, не нашлось бы места и этой дочке?! Она решительно забрала обратно ребенка, извиняясь за свое забытье. (В той семье после этого произошло чудо: жена родила двух дочерей-погодков. Видно, Бог наградил за страстное желание иметь детей).

…И ягодки

Остановите Землю, я сойду!

Остановите Землю, умоляю!

Мир обезумел, катится ко дну:

Здесь каждый третий предает и убивает…

А. Левандовски

***

А жизнь не сказка,

жизнь – наука,

в которой учимся всему,

в ней радость, слезы, мука

и сотни тысяч «Почему?»

Автор неизвестен

Федор часто был в отгонах, где оставалась на ночь техника, будто дежурил по очереди с мужиками, чтобы не украли ничего. Анна снова оставалась одна с детьми, с хозяйством. Квасила капусту в большой деревянной бочке, перекладывая ее помидорами, солила огурцы, варила варенья из ранеток и крыжовника, шила платьишки девочкам, рубашки сыновьям, себе сменную рабочую одежду. Хорошо, хоть перестала временно работать в колхозе, не было подходящей работы и здоровье не ахти. Но она установила в летней кухне ткацкий станок, покрасила мотки пряжи, просушив и смотав их, начала ткать половики, чтобы хоть как-то согревать деревянный пол в доме. Помогала Надя, уже выросшая и многое понимавшая в их семейных отношениях.

А Федор стал задерживаться без необходимости: туда же на отгон устроилась кухаркой Мариша и активно принялась обхаживать мужика. И Федор словно сошел с катушек: пустился во все тяжкие. Часто напивался до бессознательного состояния, а потом, ничего не помня, обнаруживал молодку подле себя на нарах в отгоне. Шила в мешке не утаишь: мужики – народ тоже языкастый, слухи поползли по поселку, дошли они и до Анны.

Уже перешли в новый дом, детей можно поместить в просторных комнатах, все было бы ничего, но отца дома практически не бывало. Когда он, хмельной, появился в очередной раз, приехал с отгона – работа уже закончилась, зима была на носу – вымылся в ванне, лег в постель после ужина, Анна, не выдержав, спросила:

– И как это ты сюда приехал? В другом месте не принимают?

Федор подскочил на кровати, дернулся:

– Я домой приехал! Куда я должен идти?

– А-а-а, ты вспомнил, что у тебя дом есть?! А ты ничего не перепутал?

– Ты будешь мне мораль читать? Без тебя знаю, что у меня есть и чего нет.

– И чего же у тебя нет?– с насмешкой проронила жена.

– Нет у меня тепла от тебя… Ты холодная какая-то – ни поговорить с тобой, ни поласкаться.

– Интересно, а от кого же я рожаю детей? Не ты ласкал меня, откуда же они появились? А там тебя ласкают так, что ты уже обо всем забыл?! Чего ж ты сюда пришел? Шел бы туда, где тебя голубят…

Федор вскочил с кровати, угрожающе пошел на нее, размахнулся и ударил по лицу так, что она отлетела в угол комнаты, а из носа потекла кровь. Дети закричали все сразу, плакали старшие, на них глядя, и малышки тоже заныли. Анна лежала на полу, не в силах подняться. А Федор, нагнувшись над ней, грубо кричал:

– Кто ты такая, что будешь мне указывать, что я могу и чего не могу? Развела выродков тут, проходу от них уже нет, покоя нет, и ты еще будешь мораль читать?– ударил ее ногой в бедро.

Анна закричала от боли, стараясь закрыться руками, но он словно озверел, набросился на нее и бил не глядя, куда попадет. Она, согнувшись в три погибели, не могла уже шевелиться, а он старался бить по голове, по лицу. Старшие дети подбежали к ним, Елена схватила его за волосы и кричала:

– Не бей маму, не бей маму…

Федор, как очнулся, зверем смотрел на детей, не трогая их, на жену, лежащую почти без сознания, остановился, отошел к кровати. Дети опустились на пол рядом с матерью, плача, гладя ее по плечам, по голове, пытаясь поднять ее. Анна едва смогла встать, ползком добралась до детской спальни, легла на кровать, прижав к себе детвору, которая старалась улечься рядом с ней, и затихла.