Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

В колхозе построили хранилище, куда свозили урожай, но в основном картошку грузили на большие машины, приходящие из городов, и отправляли горожанам. Колхоз таким образом выполнял обязательства перед районом. А когда заканчивалась уборка, в поля разрешали выходить народу, чтобы масачили, что обозначало – уборка до последнего колоска – казахское слово. Конечно, не о колосках велась речь, а о картофеле, который как ни подбирай, все равно оставался на пашне. Его-то и разрешали брать для собственных нужд домой каждому, кто желал собирать. И Федор тоже ходил с Анной, понемногу набирая в мешки и принося домой для корма скоту, свинкам. Бывало так, что в колхозе урожай был выше, чем в частных владениях, поэтому масак был подспорьем.

Нужно убирать и свои огороды, но это все можно делать после работы на полях. Нередко часть урожая как в колхозе, так и в частных владениях оставалась под снегом, который выпадал рано, потом в теплые дни таял, давая возможность заканчивать уборку практически по грязи.

Аня и дома допоздна работала на огороде, пока Надя присматривала за малышами. Хочешь не хочешь, надо делать всю работу. И копала сама, и мешки наполняла, насыпая в них понемногу. Федор тоже помогал, когда возвращался домой: выносил мешки с картошкой, ссыпал в погреба после того, как она просыхала, перебирали, разделяя на еду и семена. А когда все убрано, продавали приезжающим горожанам предполагаемые излишки урожая. Предполагаемые, потому что нередко часть картофеля портили мыши, а часть вымерзала, плохо закрытая в отделениях погреба. Все приноравливались к жизни по-своему.

Получив какой-никакой опыт, на следующий год Федор выкопал большой погреб, залил его стены бетоном, чтобы мыши не пробрались туда. Но оказалось, что это не помогало сохранять урожай, если его тщательно не укрывать в самом погребе: стены промерзали, накапливая изморозь сверху донизу. Но дело сделано: пытались как-то приспособиться и к этому.

Резали свинку, Анна уходила в дом, закрывала двери, чтобы не слышать визга, так жалела всех животных. Детвора голодными глазами глядела, как угощаются приглашенные на свежину дядьки, те, что помогали забивать, сидя за бутылками водки допоздна, разводя досужие разговоры ни о чем, перекрикивая друг друга. Потом мясо раздавали родственникам, которых было много, а от них никогда ни кусочка не получали, это было как само собой разумеющееся. Федору казалось, что он должен делиться. А о детях как-то не задумывался. И Анна сама не настаивала почему-то: может, потому что редко ела мясо, но детей ведь надо было кормить хорошо. Сало солили, старались растянуть до весны, а весной варили вместо мяса в зеленом борще или супе с крапивой и щавелем.

Редко делали пельмени, которыми детвора наедалась от пуза, но и только, иногда варили кусок в борще, потом его съедал обычно отец как один работник в семье, дети опять только нюхали запах мясного… Детвора оставалась голодной, недоедая, все были худыми, бледными. Старшую дочь Лену одноклассники дразнили: «Тонкий, звонкий и прозрачный», посмеиваясь над ее худобой.

***

Через четыре года Анна снова родила дочь, назвали Валентиной, через год еще появилась дочь, Татьяна. Анне выдали первую медаль «Материнская слава».

Федор растерянно смотрел, как умножается его семья, часто разговаривая об этом с Анной. Но она отвечала на его немые упреки, что он же мужик, сам знает, что делает, что она могла сделать: куда же ей деваться – она мужняя жена.

Но в год, когда родилась Валентина – это было как раз перед Днем Победы – в маленьком клубе собрали народ для поздравления ветеранов войны. И Федора пригласили, как и других. Вдвоем с Анной пришли, сели в первых рядах на скамьи.

В начале собрания на маленькой сцене появился военком, который поздравил всех с праздником и сообщил, что в поселке есть человек, который, пройдя горнило войны, не был вовремя награжден, потому что документы затерялись в архивах. Этим человеком был Федор.

Его попросили подняться на сцену, вручили орден Отечественной войны 2 степени. Все дружно хлопали ему, Федор стоял и улыбался. А с места сорвалась Мариша, вскочила с разбегу на сцену и впилась с поцелуем ему в губы, будто поздравляя таким образом. Он остолбенел, не успел оттолкнуть ее, как та, довольная, спрыгнула в зал и села на место, с вызовом поглядывая на его жену, сидевшую неподалеку. Анна же замерла при виде этого, тяжело поднялась и, чуть пошатываясь, пошла к выходу.

Марьяна, бывшая тоже на собрании с Малайей, вскочила с места, покрутила пальцем у виска, глядя выразительно на Маришу, с презрением громко проговорила в притихшем зале:

– Думай, что делаешь, дура!

И выскочила вслед за Анной, за ней же поспешила и Малайя. Федор обернулся к военкому, растерянно пожав плечами, в тишине спустился со сцены, вышел вслед за женщинами.

Анна поняла, что Мариша прочно вошла в их с Федором жизнь…