Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

– Эх ты! Все вы, кобели, одинаковые. Жену свою свези в больницу, не дай бог осложнение будет… Детей на кого оставишь – на Маришу? Нужны они ей? Думай головой: ты так добивался Ани, добился, и все – прошла любовь? Чем она тебе не угодила? Сама, как каторжная, и с детьми, и с хозяйством… А ты… Да что с тобой говорить: как тупой, глядишь, точно мозги пропил – ничего не понимаешь… И не трогай ты ее, детей пожалей, они же твои, родные. Скажи спасибо, что она до сих пор жалобу не подала в милицию.

– Пусть попробует только – убью!– зверем дернулся брат.

– Понятно все с тобой… Смотри, Федька, допрыгаешься – все потеряешь. Еще раз говорю: не трогай ее, она не виновата, что тебе еще кого-то надо,– поднялась Настя со стула, дотронулась до головы брата и грустно так сказала:– Я думала, что хоть у вас все хорошо, не то, что у меня…

– А что у тебя?– вскинулся он.

– Ты когда был у нас дома? Ничего не знаешь… Мать навестил бы, может, болеет, ты же ничего не видишь, кроме этой…– повернулась к выходу сестра.

– Подожди, расскажи толком. Чем помочь надо?

– Тут ты ничем не поможешь… Вы все одинаковые, что с тебя взять… Семье своей помоги, а то Анна на щуку стала похожа: худая, одни кожа да кости, дети бледные, тоже худые. Но они-то растут, а из нее, как жизнь вытекла…

Настя хлопнула дверью, ушла, а Федор долго сидел один, размышляя, злясь на дружков, на Маришу, которая, оказывается была по очереди с ними тремя – поди, сравнивала, кто лучше…. Но с нее что взять, а друзья-то вон как себя повели, точно жеребцы… с цепи сорвались… В свете разговора с сестрой перед Федором вся ситуация встала по-новому. Так паршиво он себя еще никогда не чувствовал. Теперь он понял, что не случайно Мариша приходила к Анне: добивалась, чтобы та ушла из дома, оставив все ему и ей, Маришке. Дружки-то не хотели бросать свои семьи, жили да жили: вовремя уходили с работы, помогали дома справляться с хозяйством, сами рассказывали, что у них в усадьбах выросло из живности, строили планы… Получается, он один ничего не видел и не хотел видеть: как глаза ему замылила эта паскудница… Ведь знал же, что она такая, давно говорили о ней, но все равно попался на удочку, крутила им, как хотела и над женой его издевалась… А он – не мужиком оказался, а рохлей, слюнтяем, позволил людям над собой смеяться. А как начальство посмотрит на него теперь: все ведь живут в одном колхозе, не укроешься от слухов?

Федор повесил голову, не зная, что предпринять… Надо идти домой, узнать, что с женой, точно надо везти в больницу в район, но как повезешь ее избитую: нарвешься на милицию, врачи, они такие – заявят, и все: повяжут его. Такого позора он не мог предвидеть, угрожай Анне – не угрожай, ничего не скроешь. «Думай, Федор, думай, как наладить в семье жизнь…» Долго так сидел он, обмозговывая все, пока не заглянул в кабинет Букарев.

– Эй, ты че сидишь? Пошли по домам, все разошлись, сторож проверяет.

– Да пошел ты…– дернулся Федор.– Как ты мог так со мной?

– Ты о чем? Что я тебе сделал? С утра все было нормально – что случилось после обеда?

– Я о Маришке…

– Ха… да что с нее станется: отряхнется, и снова такая же… Ты обиделся, что я с нею, что ли? Так она сама меня встречает, вешается, самому уже стыдно и противно, но, сучка же – сладкая… Вот иной раз прибегаю к ней… Не стоит, друг, обижаться… Давай пойдем по домам, забудь все… Семья есть семья, а та ничем не лучше женки моей, и твоей тоже. Я так – побаловаться иногда…

Федор во все глаза глядел на Букаря (как он его звал) и удивлялся себе: как он мог быть таким слепым…

– Подожди, а Хмелевский тоже с ней? Это правда?

– Да что ты, Федя, в самом деле – она ко всем липнет: завтра нас не будет, так к кому-то другому пристанет… Успокойся уже, и мой тебе совет: забудь ты о ней, а то уже разговор по поселку идет нехороший, что она в твою семью лезет неслучайно… Как бы беды не было – такой только повод дай, не отмоешься…

– Да пошел ты… Советчик нашелся… Сказал бы раньше, а то я ослеп будто…

– Пошли уже, пошли по домам.

– Иди, я скоро – со сторожем переговорю и тоже пойду.

***

Федор не знал, как ему теперь явиться домой после утренней ярости, теперь казалось, ни с того ни с сего… Но делать нечего: не к Маришке же тащиться. Он придумал: пойдет к матери, проведает ее, побудет там допоздна, потом придет домой.

Когда он наведался в свою родную усадьбу, увидел, что весь двор очищен от мусора, везде порядок. Он не понял, кто работает: неужто Настя сама справляется, как мужик, с такой нагрузкой.

На крыльцо дома степенно вышел раздобревший Иван, которого Федор не видел уже лет шесть. Вот о чем говорила сестра, а он действительно ничего не знал. Поздоровавшись с ним, спросил:

– Надолго в наши края? Или на побывку? Дочь твоя уже в школу скоро пойдет, а ты и не видел, как она росла…

– А ты меня не суди – на себя посмотри, как ты живешь… А с Настей мы сами разберемся… Проходи в дом, что стоишь?

– Да нет, я к матери в избу пойду, проведаю.

– А иди – я сколько здесь уже живу, ты ни разу не наведывался. Занят очень, видно… Работаешь и днем, и ночью,– ухмыльнулся Иван.