Жизнь в цвете хаки. Анна и Федор

Кизяк в целях сохранения жара в русской печи при выпечке хлеба делали каждый год. Для этого всю зиму собирали в кучу во дворе навоз после коров, перемешивали с соломой, поливая водой. У кого была возможность, загоняли лошадь, водили ее под уздцы, она перетаптывала кучу, подбрасывали еще лопатой, снова топталась, пока не получалась более-менее однородная масса. А кто не мог позволить себе этого, тот босыми ногами или в резиновых сапогах сам «бегал по кругу» и перемешивал. Были и травмы, занозы, были ранки от соломы, но все равно дело двигалось. Потом все укладывали в станки – изготовленные из дерева прямоугольные формы, относили для просушки на чистое место. Так все заготавливали кизяк в поселке.

***

Шло лето, Федор из дома никуда не ушел. Работал до тех пор, пока росли дети, пока нужно их учить. На лето по примеру покойного тестя шил детям тапочки из голенищ изношенных кирзовых сапог – детвора носила всю зиму только «кирзовки»: купить что-то другое было проблемно. Когда было настроение, мастерил что-нибудь из дерева на токарном станке, оставаясь по вечерам в мастерских.

Но работы с организацией совхоза, куда входило несколько отделений, прибавилось. Федору как старшему механику в должности инженера приходилось нелегко. Он не успевал объезжать за день все отделения, где требовалась его помощь, консультация, оформление заявок на запчасти, доставка заказов, контроль за ремонтом техники. Совхоз несколько раз реорганизовывался: то соединяли все отделения, то делили по-новому. Менялись руководители совхоза: Кружаев, Житник, Зуев… Зуев ввел в штат должность главного инженера с высшим образованием. Пришел новый инженер, он был больше занят заседаниями в конторе, чем в полях, в МТМ: «выписывал, подписывал, переписывал» – так шутили мужики.

Случилось, как в том анекдоте: лошадь тридцать три года возила воду, пришел осел с дипломом – лошадь сняли. Федора потеснили, оставив в должности главного механика. То есть он исполнял те же обязанности, мотался за запчастями, проверял технику в полях, оставался там на ночь, если требовалось. Семья снова его не видела.

Он был разочарован.

Когда же произошла новая реорганизация, в составе совхоза осталось всего четыре хозяйства, стало легче. Но у него уже не исчезало чувство невостребованности. А до этого никому не было дела. Жизнь шла своим чередом…

В поселке достроили наконец новый клуб, при нем была кочегарка, отапливающая и школу. Туда кочегаром на зиму устроилась Анна (она где только не работала). Работа посменная, но все равно было трудно: кидать уголь, выносить золу, следить за батареями в зданиях. За ночь так выматывалась, что не чуяла ни рук, ни ног. Отправив детей в школу, ложилась поспать, но много ли отдохнешь, когда требовалась работа и по хозяйству. Федор иногда заменял ее, оставаясь там на ночь, а утром шел на работу в МТМ. Несколько изменился и он сам, реже вспыхивал, меньше матерился дома, чаще курил одну сигарету за другой. Хорошо, что в доме не дымил.

Как-то в поселок привезли фильм «Щит и меч». Мальчишки так загорелись чувством гордости за советских разведчиков. Степан рисовал (он рисовал с самого детства картины, три из них висели в доме: мать гордилась его талантом) немецкие фуражки с кокардами, мастерил деревянные мечи, автоматы, раздавал пацанам, все играли в войнушки, и девчата с ними тоже. Детвора жила весело. Анна радовалась, что их пока не коснулось разочарование в жизни, какое испытала она.

Она всегда ходила с удовольствием на родительские собрания, на которых хвалили всех ее детей, кроме Светы, обходя неудобные вопросы матери о причине такого отношения к младшей дочери. Мать радовалась успехам детворы, огорчалась неудачам. К удовольствию своему узнала, что старшая дочь – певунья, как ее прозвали в школе: вместе с учительницей математики, строгой Прасковьей Ивановной (которую когда-то Шура обвинила в смерти Толи, своего сына), Лена выступала на школьной сцене с песнями на два голоса, была в составе спортивной команды школы.

Чего только не пережила Анна за свою жизнь. В ее памяти многое осталось и печальным, и смешным.

Был случай, когда она стирала занавески, снятые с окна, не заметив в ней воткнутую иголку без нитки. Кто воткнул, неизвестно, но нечаянно нажав на иглу, она увидела, что та сломалась, половина вошла в руку повыше ладони. В районной хирургии, куда ее привезли, попытались разрезать ладонь, предполагая, что игла могла пройти именно туда. Но ничего не нашли, оставили Анну под наблюдением, пока не выяснилось, что игла прошла вверх по руке на пять сантиметров. Иглу извлекли, но порезанная ладонь потом всю оставшуюся жизнь побаливала, мешала работать.

Однажды Таня со Светой играли в палисаднике у колодца, где была сложена заготовленная солома. Они решили понарошку приготовить кушать, зажгли небольшой ворох, а огонь перекинулся на всю копну. Заполыхало так, что девочки испугались и кинулись прятаться под основание сарая (а тот же был деревянным, только сверху обмазан глиной: если бы полыхнул, то и дети сгорели бы).