Жизнь Василия Курки

Девушна спрятала фотографию на груди и побежала вслед за братом.

 

5.

Земля казалась пустой. Над шляхом - далеко, у самого горизонта, - поднималась пыль, единственный след человеческого присутствия. Степь была ровная и закруглялась на горизонте, напоминая огромный кавун, наливающийся соками. Курка стоял у борта машины и смотрел вдаль.

Солдат на войне обычно видит клочки мира: сектор обстрела, одиноную сосну-ориентир, надвинувшиеся немецкую каску и автомат, - у каски нет лица и глаз.

Видит самолет, пикирующий из глубины голубого, ставшего угрожающе черным и пламенным неба.

Проснувшись, солдат может увидеть звезды или поднимающееся солнце, птицу, которая тащит в клюве с бруствера щепочку для гнезда. И опять : сосна-ориентир, пикирующий самолет, ночь,рассеченная светящимися трассами, почерневший куст, верхушка высотки.

Земля наливалась соками. Может быть, впервые за последние годы Курке дано было увидеть не осколки мира, а всю землю, и такой мирной.

Он смотрел, не отрывая глаз. Машину встряхивало.

Шлях был выбитый, разрезанный отпечатавшимися в высохшей и окаменевшей грязи следами танковых траков и глубокими колеями орудийных колес. Машина ехала прямо в утреннее солнышко. Курка глубоко дышал, и не брюшным прессом, как взрослые мужчины, а грудью, так что ключицы, видные в раскрытый ворот гимнастерки, высоко поднимались. Кое-где в шлях врезались окопчики. Машина, не сбавляя скорости, объезжала их. Кое-где валялись каски и противогазы, лошадиные кости , успевшие побелеть на солнце. Глубина окопчиков и бомбовых воронок еще полнилась холодной чернотой, где проблескивала грязь. За машиной далеко тянулся почти не оседавший в безветрии дымок пыли - линией связи от войны к миру, напоминая, что война отпустила лишь на короткий срок.

Легко и глубоко дыша, Курка глядел вдаль. Исчез из глаз степной городок, где мы оставили брата с сестрой; и больше никогда не встретим их. Тянулись луга, бело-розовые от клевера и цветов кашки.

Курка вбирал в себя всю землю - такие минуты бывают у каждого человека, - а я пытался оглядеть и представить его жизнь.

Всю его непосильно трудную жизнь - после детства,оборвавшегося под ремнем дяди.

— Отец меня и пальцем не тронул, - сказал Курка.

Он бежал тогда, уже не ребенок, все дело которого глядеть, вбирать увиденное, а искалеченный человек.

Может быть, в тишине и покое эти раны могли бы затянуться …

Он бежал тогда, ничего не видя, - от черноты ночи, от боли, обиды и слез ; не взрослый только потому, что без силы жить, какая должна быть у взрослого, но уже не ребенок - без детства.

Сил должно было хватить, чтобы добраться от Листопадовки к отцу. И они взялись откуда-то. Их хватило, чтобы пройти через всю страну, вместе с отцом валить лес, пока сосна не упала в двух шагах от мальчика, разом убив отца. «Отмучился» .

Хватило на то, чтобы, похоронив отца, идти обратно, снова через половину мира. Сперва так, а после с автоматом, со снайперской винтовкой, в полной боевой выкладке.

…Мы заночевали у высотки, на карте обозначенной названием Чешский Крест.

Тут год назад были тяжелые танковые бои. Среди многих погибших вспомнился командир танковой бригады Александр Бурда, которого я знал и любил, как все, кто с ним близко сталкивался.

Мы лежали в кузове машины, но уснуть не могли. Война то отпускала душу, то снова натягивала стальной поводок.

Курка вдруг сказал, что убивать трудно.

— Всегда трудно ! - повторил он. - В Листопадовке бешеную собаку стрелили. Бешеная… а я ее со щенков знал, она за мной в школу бегала…

Помолчав, сказал еще:

— Если не разглядишь - ничего, а если разглядишь, палец сам со спускового крючка.

Всегда поражает, когда от другого человека услышишь мысль, которую ты сам долго искал. Впрочем, об этом думали тогда тысячи солдат. Вслушиваясь в слова Курки, я вспомнил одно событие, происшедшее на Курской дуге. Вспомнил еще и потому, может быть, что это был последний день, когда я видел Бурду живым.

Все это вспомнилось так настойчиво, что я даже вытащил из планшетки старый блокнот, оставшийся памятью о том дне; почему-то я все хранил его.

Обычно мы, работники корпусной газеты, добирались в подразделения на мотоцикле или пешком, но на этот раз по счастливому случаю мне дали полуторку.

Комапдира бригады я отыскал на опушке рощи. Танк был замаскирован лапами елей; Бурда стоял в открытом люке, наблюдая за ходом боя. На склоне крутого оврага видны были частые разрывы и фигурки немецких солдат, перебегавших между горевшими хатами.

Дизели командирского танка и другого танка, стоявшего рядом, работали, и, очевидно, с минуты на минуту тридцатьчетверки должны были вмешаться в бой.

Я спросил Бурду о чем-то нужном для газеты и пошел в глубь рощи, хотя он, не отрываясь от бинокля, сказал обычным своим спокойно-медлительным голосом :

— Там, пожалуй что, никого не найдешь. Передислоцировались.

Пошел на авось - вдруг кто-нибудь задержался. Газете до зарезу нужен был материал о сегодняшнем бое.