Жизнь: вид сбоку

– Конечно, виноваты, – совершенно серьезно ответил дед. – Виноваты евреи, и русские виноваты, и украинцы, и армяне, и таджики, и вообще все люди. Люди, Витя, виноваты, в людях это сидит. Вот она где целая правда. Дерьма много в людях, и находится оно неглубоко, и вытащить его элементарно. Гораздо проще, чем нектар, который тоже присутствует, но запрятан много дальше. Только пальцем помани, и попрет говнище. Если бы я войну не прошел, русофобом бы стал, ей-богу. Подумал бы, что это в одних русских мерзости так много. Но я прошел, я немцев видел. Культурные люди вроде бы, в бытовом плане намного культурнее русских, а поманила их мизинчиком своя кучка ублюдков, и пошли они за ними как миленькие, в зверей натуральных превратились. И заметь, евреев там не было, ни одного. Чистый эксперимент, сплошные арийцы. Значит, не в национальностях дело. В людях, все в людях. И еще запомни: государство может быть национальным, империя – никогда. По крайней мере, успешная империя. Поэтому у Гитлера и не получилось, а у Сталина получилось. Примеров десятки. От Римской империи до русско-советской, я уж не говорю об Америке – классика жанра. Даже Чингисхан, объединивший сотни племен, отличался веротерпимостью, поэтому на Руси и христианство при Орде сохранилось. Александр Исаевич этого не понимает, как и почти любой антикоммунист. Анти– это вообще поганая идеология, и не идеология вовсе. На анти– далеко не уедешь, хоть на антикоммунизме, хоть на антифашизме, хоть на антисемитизме. Позитив нужен, не против, а за, тогда получится. Из людей людей вытаскивать нужно научиться. Красивыми, простыми словами этого не добьешься, скорее, наоборот, просто только черти выскакивают. Труд, ответственность, свобода, но это сложно все. Капитализм лучше социализма не потому что милосердней. Социализм милосердней. Капитализм лучше потому, что чертей, вроде эгоизма, жадности и страха, приручил, на службу человеку поставил. Ответственный – от страха, трудолюбивый – от жадности, свободный – из-за эгоизма. А потом люди привыкают, и наслаждение в свободном труде на себя находят, и ответственность друг перед другом постепенно появляется, и черти проваливаются, куда им и положено, в преисподнюю. Сложно все, Витька, неоднозначно. А просто все у упырей: «Ты хороший, тебя обидели, недодали буржуи, евреи, блондины, брюнеты, высокие или низкие. Несправедливо. Иди, возьми, отними то, что тебе принадлежит по праву». Идут, отнимают, смеются счастливо, а потом сами не замечают, как оказываются в Освенциме или ГУЛАГе. И что самое забавное, опять у них не они виноваты. Найдется какой-нибудь ушлый упырь, объяснит: «Вы в Освенцим и ГУЛАГ пришли, – скажет, – потому что вас туда завели. Буржуи, евреи, американцы, блондины, брюнеты, высокие или низкие. А вы-то хорошие…» И снова здорово, поехали на сто первый круг, до бесконечности. В людях, Витя, все в людях. И пока люди этого не поймут, ничего не изменится.

Мне было между четырнадцатью и пятнадцатью, ни то ни се, полуребенок-полуподросток. Добр был мой дедушка Слава, добр, но жесток. Меня чуть не раздавила его колкая, ледяная правда. Но не раздавила. Я даже не знаю почему. Возможно, потому что даже эта чудовищная правда была сказана с любовью. Любил он меня очень. С любовью любую правду можно пережить.

– Но надо что-то делать, – после долгого молчания произнес я, – листовки печатать, объяснять людям… – Я запнулся, помолчал, а потом вдруг неожиданно добавил: – Или бежать, уезжать. Мы же можем, по Мусиной, по еврейской линии?