Жизнь взаймы

Портье поставил заказ на стол и, увидев чаевые в руке, заявил, что если будет угодно, он готов на своем велосипеде всю ночь напролет выполнять их поручения, за чем бы его ни послали. Клерфэ на листке бумаги написал ему, чтобы тот утром купил зубную щетку, мыло и ещё кое-какую мелочь и положил всё перед его дверью. Портье пообещал выполнить просьбу и удалился. Чуть позже он вернулся и принес лёд, и только после этого исчез окончательно.

— Я было уже подумал, что никогда больше не увижу тебя, если оставлю сегодня вечером одну, — сказал Клерфэ.

Лилиан присела на подоконник. — Я об этом думаю каждую ночь.

— О чём?

— О том, что больше ничего и никогда не увижу.

Он почувствовал резкую боль. Она вдруг стала выглядеть очень одинокой, когда он увидел её нежный профиль сегодня вечером, — одинокой, но не покинутой. — Я люблю тебя, — сказал он. — Не знаю, помогут ли тебе мои слова хоть немного, но это чистая правда.

Она ничего не ответила. — Ты же знаешь, что я говорю это не из-за сегодняшнего вечера, — продолжал он, не подозревая, что лжет. — Забудь этот вечер. Это получилось случайно и было глупо, ведь я основательно запутался. Ни за что на свете я не хотел тебя обидеть.

Она помолчала немного. — Мне кажется, что я в какой-то степени неуязвима, — сказала она в задумчивости. — Я действительно верю в это. Быть может, это компенсация за всё остальное.

Клерфэ не знал, что ответить. Он смутно понимал её мысли, но лучше бы верил в обратное. Он взглянул на неё. — Ночью твоя кожа напоминает своим цветом внутреннюю сторону раковины, — сказал он. — Она вся сверкает и мерцает, не поглощает свет, а отдает его. Ты действительно хочешь пива?

— Да! И дай мне немного этой лионской колбасы… и кусочек хлеба. Тебя это не очень помешает?

— Мне ничто не помешает. У меня такое чувство, будто я всегда ждал эту ночь. Весь мир там внизу, позади пропахшей дремотой и чесноком конторки портье, перестал для меня существовать. Только мы одни, здесь наверху, успели спастись.

— Точно успели?

— Конечно. Разве ты не слышишь, как тихо стало вокруг?

— Это ты сам притих, — ответила она. — Потому что добился, чего хотел.

— Разве я чего-то добился? У меня такое впечатление, что я попал в салон мод.

— А… ты имеешь ввиду моих молчаливых друзей! — Лилиан посмотрела на платья, которые всё ещё продолжали висеть повсюду. — Они рассказывали мне по ночам о фантастических балах и о том, что люди откровенно высказывают друг другу на карнавалах. Но сегодня я в них больше не нуждаюсь. Хочешь я соберу их и запру в шкаф?

— Пусть себе висят. Что они тебе ещё рассказывали?

— Многое. Рассказывали о праздниках, о разных городах и о любви. Ещё рассказывали о море. Я ведь никогда не видела моря.

— Можем отправиться к морю. — Клерфэ подал ей бокал холодного пива. — Через пару дней. Мне как раз надо съездить на Сицилию, на гонки. Я вряд ли смогу там победить. Поехали со мной!

— Ты, видно, всегда хочешь быть первым?

— Иногда это совсем неплохо. Идеалистам всегда есть куда пристроить деньги.

Лилиан рассмеялась. — Я обязательно выдам эту мысль моему дяде Гастону.

Клерфэ внимательно рассматривал платье из тонкой серебристой парчи, висевшее на спинке кровати.

— Это платье как раз для Палермо, — заметил он.

— Я уже успела пару дней тому назад ночью походить в нём.

— Где?

— Да здесь.

— Ты была одна?

— Если тебе так хочется — одна. Я отмечала праздник, а гостями были часовня Сент-Шапель, бутылка белого вина пульи, Сена и луна.

— Ты больше никогда не останешься одна.

— Я и не была одна, не в том смысле, как ты думаешь.

— Я знаю. — сказал Клерфэ. — И говорю о том, что люблю тебя так, словно ты должна быть мне благодарна за это — но я так не думаю. Просто я вообще примитивно выражаю мои мысли, потому что не привык говорить по-другому.

— Ты, как раз, выражаешься вовсе не примитивно.

— Это свойственно каждому мужчине, если только он не лжет.

— Ладно. — сказала Лилиан. — Лучше открой шампанское. От хлеба, колбасы и пива ты становишься просто сам не свой, слишком отвлекаешься и глубоко философствуешь. Что ты принюхиваешься? Чем от меня пахнет?

— Чесноком, луной и ложью, в которой я тебя не могу обличить.

— Слава Богу! Давай лучше вернемся на землю и будем держаться за неё крепко-крепко. Ведь так легко улететь отсюда, особенно когда светит полная луна. Мечты — они такие невесомые.

Глава 11

Где-то рядом пела канарейка. Клерфэ отчетливо слышал её сквозь сон. Он проснулся и огляделся кругом. Ему понадобились всего мгновение, чтобы понять, где он. На потолке его комнаты играли солнечные блики, отсвечивали белесые облака и резвились зайчики, отражавшиеся от реки, а сама комната казалась перевернутой: верх и низ поменялись местами, и потолок казался обрамленным светло-зеленым сатиновым воланом кровати.