Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет

– Такое ведь заранее никому не объяснишь, бесполезно, да?

– Бесполезно. Самому нужно убедиться. Иначе будешь думать, что самое важное в жизни упустил. Ты уже решила, куда из Цюриха поедешь?

– В санаторий какой-нибудь. Обратно в «Белла Виста» меня наверняка не примут.

– Разумеется, примут. Но ты определенно хочешь обратно? Ты сейчас устала, тебе отдых нужен. А отдохнешь – не передумаешь?

– Я хочу обратно.

– Из-за Клерфэ?

– Клерфэ тут ни при чем. Я и до того уже хотела вернуться.

– Почему?

– Много причин. Все и не упомню уже. Но все настолько убедительные, что я успела их снова забыть.

– Если ты все-таки хочешь остаться здесь, внизу – тебе не обязательно быть одной. Я могу с тобой остаться.

Лилиан покачала головой:

– Нет, Борис. С меня довольно. Хочу обратно. Но, может, это ты хочешь остаться? Ты ведь так давно здесь, внизу, не был.

Волков улыбнулся:

– Я здесь и так все знаю.

Она кивнула:

– Наслышана. И я тоже теперь знаю.

В Цюрихе Волков дозвонился до санатория.

– Она еще жива? – сварливо спросил Далай-лама. – Хорошо, по мне, так пусть приезжает.

Еще неделю Лилиан пробыла в Цюрихе в отеле «Дольдер». По большей части в постели. Внезапно ее одолела усталость. Каждый вечер поднималась температура, довольно высокая. Волков вызвал к ней врача, после визита спросил, что тот считает.

– Ей место только в больнице, – заявил профессор. – И никаких переездов.

– Она не хочет здесь оставаться. Хочет наверх, в горы.

Врач передернул плечами:

– Как хотите. Но возьмите санитарную машину.

Волков пообещал. Хотя знал, что не возьмет. Не настолько велико его преклонение перед жизнью, чтобы не понимать: избыток заботы способен убить больного точно так же, как ее отсутствие. Транспортировать Лилиан как умирающую сейчас, пожалуй, даже более опасно, чем рискнуть просто отвезти ее на машине.

Когда он вернулся, она встретила его веселым взглядом. С тех пор как недуг стал заявлять о себе все явственнее, она вообще повеселела – словно смутное чувство вины, пришедшее со смертью Клерфэ, теперь угасало вместе с остатками ее жизни. «Боль утраты дорогого человека, – с легкой иронией думала она, – становится терпимей, когда знаешь, что самому тебе недолго осталось». И даже бессильная ярость, вспыхивавшая в ней при мысли о собственной болезни, со смертью Клерфэ как-то улеглась. Конец неизбежен, что для больного, что для здорового, такое вот парадоксальное равенство.

– Бедняга Борис! – усмехнулась она. – Что тебе сказал эскулап? Что я не перенесу дорогу?

– Ничего подобного.

– Я ее перенесу. Хотя бы наперекор его прогнозам. И вообще проживу еще долго.

Волков вскинул на нее удивленный взгляд.

– Не сомневаюсь, душа моя. Я тоже так чувствую.

– Ну и отлично. Тогда плесни-ка мне водки.

Она протянула ему рюмку.

– Какие же мы все-таки жулики, – продолжила она немного погодя. – Все эти наши уловки дурацкие! Но что нам еще остается? Если уж страшно, можно ведь страх на что-то употребить. Фейерверк из него устроить, показуху какую-нибудь затеять, житейскую премудрость сочинить, которой грош цена.

Очень ласковым, теплым днем они ехали в горы. На полпути до перевала на крутом повороте встречная машина остановилась, чтобы их пропустить.

– Хольман! – воскликнула Лилиан. – Это же Хольман!

Водитель в машине удивленно поднял голову.

– Лилиан! И Борис! Но как…

Однако позади него уже нетерпеливо сигналил итальянец в маленьком «фиате» – не иначе, вообразил себя автогонщиком Нуволари.

– Я только машину отгоню, – крикнул Хольман. – Подождите меня!

Он съехал на обочину, пропустил нетерпеливого итальянца и подошел к ним.

– Что случилось, Хольман? – спросила Лилиан. – Куда это вы?

– Я же говорил вам, что выздоровел.

– А машина?

– Напрокат взял. Как-то глупо показалось на поезде ехать. Теперь, когда я снова в гонках.

– В гонках? За кого?

– За нашу фирму. Они вчера мне позвонили. Им нужен человек… – Хольман запнулся. Потом провел рукой по волосам. – Торриани у них уже есть, теперь вот решили меня попробовать. Если подойду, вскоре начну ездить, сперва в небольших гонках. Потом в настоящих. Ругайте меня! Как же здорово, Лилиан, что мы успели повидаться!

Потом, уже с высоты, на повороте, они напоследок увидели его еще раз: голубой букашкой автомобильчик катил вниз, везя преемника на место Клерфэ, как когда-то Клерфэ занял место своего предшественника и как кто-нибудь потом, в свой черед, займет место Хольмана.

Лилиан умерла полтора месяца спустя, в светлый солнечный день, настолько тихий, что казалось, будто сама природа затаила дыхание. Умерла неожиданно, в одночасье – и одна. Борис ненадолго отлучился в деревню. А вернувшись, нашел ее на кровати уже бездыханной. Она лежала с искаженным лицом, руки судорожно прижаты к горлу, видимо, захлебнулась кровью. Но уже вскоре черты ее снова разгладились и лицо вдруг сделалось удивительно красивым – таким красивым он давно это лицо не видел. И казалось, что она счастлива – насколько вообще это дано человеку.