Читаем Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет полностью

– А для меня нет, – холодно бросила Лилиан и положила трубку.

Она взглянула на часы. Почти десять. Оказывается, она четырнадцать часов проспала и все еще чувствует себя разбитой. Она пошла в ванную, где чуть не заснула снова, если бы не энергичный стук в дверь. Накинув купальный халат, пошла открывать. Не успела повернуть ключ, как дверь распахнулась и сестра Клерфэ буквально ворвалась в комнату. Захоти даже Лилиан ее не впустить, ей бы это не удалось.

– Это вы мисс Дюнкерк? – злобно выпалила она, неудержимая и несгибаемая в своем сером заказном костюме.

– Вы сможете говорить со мной в двенадцать часов внизу, в холле, но не здесь.

– Да не все ли равно. Я уже здесь. Я…

– Вы вошли против моей воли, – прервала ее Лилиан. – Это мой номер. Мне что, в дирекцию позвонить, чтобы вас выдворили?

– Не могу я ждать до двенадцати. У меня поезд раньше. Или вы хотите, чтобы гроб с телом моего брата на солнцепеке стоял на перроне, пока вы со мной поговорить соизволите?

Лилиан не сводила глаз с узкого черного креста на тонкой цепочке, что висел на морщинистой шее. «Такую ничем не остановишь, – подумалось ей, – уж она-то своего добьется».

– Я тут в бумагах брата, – продолжила сестрица, – обнаружила копию документа, оригинал которого, полагаю, находится у вас. Это касается дома на Ривьере, который он отписал на ваше имя.

– На мое имя?

– Вам разве это неизвестно?

Теперь Лилиан смотрела на лист бумаги в костлявой руке с двумя обручальными кольцами. Вдова, значит, – что ж, оно и неудивительно.

– Покажите документ, – сказала она.

Сестра колебалась.

– Вам он неизвестен?

Лилиан ничего не ответила. Услышав, что в ванной все еще течет вода, она пошла закрутить краны.

– Вы именно это столь срочно желали мне сообщить? – спросила она, вернувшись.

– Я хотела уведомить вас, что семья, разумеется, этот документ не признает. Мы намерены его оспаривать.

– Ради бога. А теперь, пожалуйста, оставьте меня одну.

Эта стерва, однако, и не думала уходить.

– Было бы куда проще, да и тактичней с вашей стороны, если бы вы подписали заявление с отказом от своей доли наследуемого имущества, завещанного вам под влиянием привходящих обстоятельств.

Лилиан посмотрела на нее в упор:

– А текст заявления вы, случайно, с собой не захватили?

– Захватила. Вам только подписать. Вот! Рада, что хотя бы в этом вы готовы пойти нам навстречу.

Лилиан взяла у нее листок и порвала, не читая.

– А теперь уходите. С меня довольно.

Сестрица, однако, и тут не потеряла самообладания.

– Вы сказали, вам этот документ неизвестен? Значит, у вас и на руках его нет? – спросила она, стрельнув в Лилиан хищным взглядом.

Лилиан подошла к двери и распахнула ее.

– Предоставляю вам выяснять это без моей помощи.

– И я выясню! Выясню! Право на нашей стороне! В конце концов, одно дело кровная родня, и совсем другое – какая-то заезжая авантюристка, охотница до чужого наследства…

На столе стояла ваза с фиалками, Клерфэ принес их ей пару дней назад. Не помня себя от ярости, Лилиан схватила вазу и выплеснула прямо в ненавистное, костлявое лицо. Хотелось только одного: хоть как-то заткнуть этот скрипучий, невыносимый голос. Цветы уже увядшие, свисали с мокрых волос и плеч сестрицы, словно с кикиморы, только что вылезшей из болота.

– Вы за это ответите, – прошипела та, утираясь.

– Знаю, – сказала Лилиан. – Пришлите мне счет от парикмахера, за костюмчик, конечно, да, наверно, и за туфли тоже, и за нижнее бельишко, и за всю оставшуюся жизнь, и за душонку вашу поганую, хоть и чугунную! А теперь убирайтесь, наконец!

Сестрица сгинула. Лилиан смотрела на стеклянную вазу у себя в руке. Она и не знала, что способна на такое. «Слава богу, я хоть вазу в нее не запустила», – подумала она, и вдруг ее разобрал безудержный смех, она смеялась и не могла остановиться, но потом хлынули слезы, а со слезами пришло облегчение, и наконец, наконец-то разжалась каменная судорога в душе.


Внизу ее остановил портье.

– Неприятная история, мадам…

– Что еще?

– Вы поручили мне заказать гроб и место на кладбище. Но сестра господина Клерфэ сразу по прибытии тоже заказала гроб, за счет автомобильной фирмы. Теперь получается, что ваш гроб лишний.

– А вернуть его нельзя?

– Агент фирмы в Ницце уверяет, что это эксклюзивный заказ. Он, конечно, в виде особого одолжения может принять товар обратно, но не по той же цене.

Лилиан смотрела на портье в полной растерянности. Перед глазами вдруг встала гротескная картина, как она с пустым гробом едет куда-то в горы, в санаторий, а тем временем сестрица Клерфэ, похитив расчлененные останки брата, в другом гробу везет их на семейное кладбище.

– Я предложил даме воспользоваться вашим гробом, – невозмутимо продолжал портье. – Но она не хочет. С ней вообще очень непросто. Все свои расходы у нас велела записать на счет автомобильной фирмы. А там, помимо проживания, еще и полный пансион, и две бутылкаи Шато Лафит 1929 года вчера на ужин. Между прочим, лучшее наше вино, самое дорогое. Агент похоронного бюро готов принять гроб обратно за полцены.

– Хорошо, – согласилась Лилиан. – И подготовьте мне счет. Сегодня вечером я уезжаю.

Перейти на страницу:

Все книги серии Возвращение с Западного фронта

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века