Читаем Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет полностью

– Она бешеная! Бешеная! – заорал он. – Полиция! Пристрелите!

Овчарка, не обращая на него внимания, бросилась на Лилиан и чуть не опрокинула ее вместе со скамейкой, пес лизал ей руки, норовил лизнуть в лицо, скулил, подвывал и так громко лаял, что вокруг сразу начали собираться зеваки.

– Вольф! – проговорила она, не веря себе. – Вольф! Ты-то откуда взялся?

Но пес уже отскочил и метнулся обратно, прямо в толпу – прохожие испуганно расступались. Добежав до мужчины, который быстрым шагом направлялся в ее сторону, Вольф снова бросился к ней.

Она встала.

– Борис! – только и вымолвила она.

– Все-таки мы тебя нашли, – радовался Волков. – Портье в гостинице мне сказал, что ты уже на вокзале. Еще бы чуть-чуть, и опоздали. Кто знает, где пришлось бы потом тебя искать.

– Ты жив! – прошептала Лилиан. – Я тебе звонила. Мне сказали, ты уехал. Я думала…

– Это госпожа Блисс была. Теперь она хозяйка. Госпожа Эшер снова вышла замуж. – Волков придержал собаку за ошейник. – Я из газет узнал, что случилось, потому и приехал. Только не знал, где ты остановилась, иначе сразу бы позвонил.

– Ты жив! – повторила она снова.

– И ты жива, душа моя! Все остальное не важно.

Она посмотрела ему в глаза. И сразу поняла, о чем он. Уязвленная гордость, оскорбленное самолюбие и вся прочая душевная смута меркнет, рассыпается в прах перед единственно драгоценным, спасительным знанием, что любимый человек не умер, что он жив, дышит, и не важно, какие и к кому он питал чувства и что там было, а чего не было. Бориса привели сюда не слабость и не сострадание, а именно эта, молнией пронзающая человека истина, последняя из всех остающихся нам истин, единственная, что сопровождает нас до самого конца, отметая все прочее, – истина, которую, увы, почти всегда осознаешь слишком поздно.

– Да, Борис, – отозвалась она. – Все остальное не важно.

Он оглядел ее багаж.

– Когда у тебя поезд?

– Через час. Да бог с ним.

– Куда ты собралась?

– Куда-нибудь. Для начала в Цюрих. Не все ли равно, Борис?

– Тогда поехали отсюда. Поселишься в другой гостинице. Я забронировал комнату в Антибе. «Отель дю Кап». Там и для тебя комната найдется. Отослать багаж сразу туда?

Лилиан покачала головой.

– Нет, – с внезапной решимостью сказала она. – Поезд через час. Давай уедем. Не хочу здесь оставаться. И тебе надо обратно.

– Мне обратно не надо, – возразил Волков.

Она вскинула на него глаза:

– Ты вылечился?

– Нет. Но обратно мне не надо. Могу ехать с тобой куда хочешь. И доколе ты хочешь.

– Но…

– Я тебя понял тогда, – просто сказал Волков. – Господи, душа моя, если б ты знала, насколько я понимал твое желание уехать.

– Почему же ты со мной не поехал?

Волков замялся. Не хотел напоминать ей, что она тогда ему говорила.

– Разве бы ты со мной поехала? – спросил он наконец.

– Нет, Борис, – проронила она. – Ты прав. Тогда – нет.

– Ты же не хотела брать с собой болезнь. Ты от болезни хотела сбежать.

– Я и не помню уже. Может, и так. Все это так давно было.

– Ты правда хочешь прямо сегодня ехать?

– Да.

– У тебя спальное место?

– Да, Борис.

– Судя по виду, тебе не помешало бы перекусить. Пойдем вон в то кафе напротив. А я тем временем попробую раздобыть себе билет.

Они перешли на другую сторону площади. Он заказал ей яичницу, ветчину, кофе.

– Ну, я пошел на вокзал, – сказал он. – А ты будь здесь. Только не убегай.

– Больше не убегу. Почему все этого так боятся?

Борис улыбнулся:

– Это не самый худший из страхов. Значит, хотят, чтобы ты осталась.

Она подняла на него глаза. Губы ее дрожали.

– Не хочу плакать, – пробормотала она.

Он не отходил от ее столика.

– Ты просто устала. Поешь чего-нибудь. Уверен, ты сегодня вообще еще не ела.

Она вскинула голову:

– Я так плохо выгляжу?

– Нет, душа моя. Но даже когда у тебя утомленный вид, несколько часов сна все поправят. Разве ты забыла?

– Да, – отозвалась она. – Я столько всего забыла. Но кое-что нет.

Она принялась было за еду, но тут же передумала и достала зеркальце. Разглядывала себя долго, придирчиво, – лицо, глаза, серые тени под глазами. Что сказал тогда доктор в Ницце? От силы до лета, а может, и раньше, если не смените образ жизни. Лето – здесь оно уже тут как тут, но в горах оно наступает позже. Она еще раз осмотрела свое лицо, потом достала пудру и губную помаду.


Вернулся Волков.

– Я с билетом. Еще были места.

– Спальное?

– Пока что нет. Может, еще освободится. Да мне и не нужно. Я всю дорогу сюда проспал как убитый. – Он погладил пса, которого оставил возле Лилиан. – Тебя, Вольф, пока что придется сдать в багажный вагон, но уж мы тебя как-нибудь вызволим.

– Я могу взять его к себе в купе.

Борис кивнул:

– Во Франции проводники пока что сговорчивые. А в Цюрихе посмотрим, что ты решишь.

– Я хочу обратно, – сказала Лилиан.

– Обратно? Куда? – осторожно спросил Волков.

Она помолчала.

– Я уже ехала обратно, – призналась она. – Хочешь верь, хочешь нет.

– С какой стати я не должен тебе верить?

– А с какой стати должен?

– Просто однажды я поступил точно так же, как ты, душа моя. Много лет назад. И тоже вернулся.

Лилиан теребила крошку хлебного мякиша у себя на тарелке.

Перейти на страницу:

Все книги серии Возвращение с Западного фронта

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века