Читаем Жизнь взаймы, или У неба любимчиков нет полностью

Портье тактично улыбнулся. Кладбище самоубийц – всего лишь легенда, как многое в Монте-Карло. Нет, у них вполне нормальное, красивое кладбище, где хоронят местных жителей. Документы Клерфэ у нее на руках?

– Документы? Ему что, и теперь нужны документы?

Портье и тут проявил понимание. Разумеется, документы нужны. Возможно, они у него в номере, если нет, придется этим заняться. Кроме того, он известит полицию.

– Полицию?

При несчастном случае полицию полагается вызывать немедленно. Это наверняка уже сделано фирмой или оргкомитетом гонок; но полиция, кроме того, должна дать разрешение на вывоз тела. Все это сущие формальности, но без них никак. Он все уладит.

Лилиан кивнула. Ей срочно надо выйти отсюда. Иначе еще немного – и в обморок упадет. Только тут она сообразила, что со вчерашнего обеда у нее крошки во рту не было. Но в ресторан отеля идти не хотелось. Чуть ли не бегом она вышла из вестибюля и отправилась в «Кафе де Пари». Заказала кофе и, не притрагиваясь, долго сидела над остывающей чашкой. Мимо катили машины, останавливались перед казино, подъезжали экскурсионные автобусы, высаживали туристов, которые, гроздьями облепляя гида, послушно шли осматривать игорные залы. Лилиан вздрогнула, когда за ее столик подсел какой-то мужчина. Она выпила кофе, встала. И совершенно не знала, куда себя деть, хоть и пыталась внушить себе, что, не случись несчастья, она с завтрашнего дня тоже была бы уже одна, ехала бы в Париж или Швейцарию. Но не помогло: где-то совсем рядом в земле зияла дыра, некий провал в бездонную пропасть, и отделаться от этого чувства невозможно никакими силами. Клерфэ умер; это совсем не то же самое, чем если бы они просто расстались.

Она нашла скамейку, откуда можно смотреть на море. Покоя все равно не было, казалось, надо срочно уладить множество дел, а она не в силах сдвинуть себя с места. «Клерфэ, а не я», – непрестанно вертелось в голове, это просто безумие какое-то. Это она должна была умереть, а не он. Какая жуткая насмешка судьбы!


Она вернулась в гостиницу и, ни с кем не говоря, пошла к себе в номер. У двери остановилась. Какой-то затхлостью, мертвечиной повеяло навстречу, словно в комнате у нее все тоже вымерло.

Тут она вспомнила: портье говорил о документах Клерфэ. Не знает она, где эти бумаги, да и страшно в его номер идти. По санаторию помнит: видеть оставшиеся после умершего вещи иной раз куда тяжелей, чем самого покойника.

Но в двери номера, она увидела, торчит ключ. Должно быть, горничная убирается, подумала она. Так лучше, чем одной заходить. Она отворила дверь.

Худощавая женщина в сером, от портного, костюме смотрела на нее из-за письменного стола.

– Что вам угодно?

В первый миг Лилиан решила, что ошиблась комнатой. Потом увидела на вешалке пальто Клерфэ.

– Кто вы такая?

– По-моему, это я должна вас спросить, – резко ответила женщина. – Я сестра Клерфэ. А вам что нужно? Кто вы такая?

Лилиан молчала. Однажды Клерфэ что-то рассказывал ей о сестре, которую от души ненавидит и пользуется взаимностью. Он уже много лет с ней не общается. Должно быть, это она и есть. Надо же, ну ничего, совсем ничего общего.

– Я не знала, что вы приехали, – сказала Лилиан. – Ну, поскольку вы здесь, мне тут делать нечего.

– Несомненно, – отозвалась та ледяным голосом. – Мне сказали, что мой брат жил здесь с некой особой. Это вы?

– Вас это тоже уже не касается, – через плечо бросила Лилиан.

Она вышла и вернулась к себе в номер. Принялась было собирать вещи, но вскоре перестала. «Не могу я уехать, пока он здесь, – думалось ей. – До похорон надо остаться».

Она снова отправилась в госпиталь. Сестра в приемном покое заявила, что допустить к покойному ее не может: по настоянию родственников будет производиться вскрытие. После чего тело будет запаяно в цинковый гроб и отправлено на родину.

На выходе из госпиталя она столкнулась с капитаном команды.

– Мы уезжаем сегодня вечером, – сообщил он. – Вы уже успели познакомиться с этой зубастой стервой? С сестрицей его? Это она распорядилась, чтобы его резали. Хочет судиться с фирмой и организаторами гонки, подает иск о возмещении ущерба ввиду халатности. Она уже и в полиции побывала. Вы же нашего директора знаете? Так вот, она и к нему наведалась. Он вообще никого не боится, но после получасового разговора с этой фурией был белый как полотно. Она пожизненную ренту требует. Дескать, Клерфэ был ее единственным кормильцем. Мы все уезжаем. И вы уезжайте! Все кончено.

– Да, – повторила Лилиан. – Все кончено.

Она бесцельно бродила по улицам; сидела за столиками в разных кафе, что-то пила, а к вечеру вернулась в гостиницу. Тут-то и навалилась усталость. Врач оставил ей снотворное, но оно не понадобилось – она заснула сразу же.


Ее разбудил телефон. На проводе была сестра Клерфэ. Ей надо срочно с Лилиан переговорить, заявила она безапелляционным тоном. Так что пусть Лилиан к ней зайдет.

– Если вы что-то имеете мне сказать, говорите, я слушаю, – ответила Лилиан.

– Это не телефонный разговор.

– В таком случае встретимся в двенадцать внизу, в холле.

– Для меня это слишком поздно.

Перейти на страницу:

Все книги серии Возвращение с Западного фронта

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Плексус
Плексус

Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом». Да, прежде эти книги шокировали, но теперь, когда скандал давно утих, осталась сила слова, сила подлинного чувства, сила прозрения, сила огромного таланта. В романе Миллер рассказывает о своих путешествиях по Америке, о том, как, оставив работу в телеграфной компании, пытался обратиться к творчеству; он размышляет об искусстве, анализирует Достоевского, Шпенглера и других выдающихся мыслителей…

Генри Валентайн Миллер , Генри Миллер

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Лавка чудес
Лавка чудес

«Когда все дружным хором говорят «да», я говорю – «нет». Таким уж уродился», – писал о себе Жоржи Амаду и вряд ли кривил душой. Кто лжет, тот не может быть свободным, а именно этим качеством – собственной свободой – бразильский эпикуреец дорожил больше всего. У него было множество титулов и званий, но самое главное звучало так: «литературный Пеле». И это в Бразилии высшая награда.Жоржи Амаду написал около 30 романов, которые были переведены на 50 языков. По его книгам поставлено более 30 фильмов, и даже популярные во всем мире бразильские сериалы начинались тоже с его героев.«Лавкой чудес» назвал Амаду один из самых значительных своих романов, «лавкой чудес» была и вся его жизнь. Роман написан в жанре магического реализма, и появился он раньше самого известного произведения в этом жанре – «Сто лет одиночества» Габриэля Гарсиа Маркеса.

Жоржи Амаду

Классическая проза ХX века