Я медленно шла по коридору и заглядывала в палаты, где беспомощно смотрела на больных, похожих на мистера О'Брайена, неспособных реагировать на внешние раздражители. Мне хотелось немедленно уйти — не только из-за атмосферы безнадежной подавленности и печали, но и потому, что никто из больных не мог говорить и мое пребывание здесь казалось бессмысленным. И тут один из докторов указал мне палату Чарли Аткинсона. Я заглянула. Несмотря на внушительные размеры больничной койки, было ясно, что Чарли — высокий, рослый мужчина с густой копной седых волос и благородными чертами лица. Мало того, он находился в ясном сознании, глаза его блестели, и, заметив, что я не решаюсь войти, он жестом пригласил меня. В то апрельское утро пациент был одет в больничную пижаму, на ногах были компрессионные чулки, а на одной руке — перчатка. Вирус Западного Нила вызвал нарушения в центральной нервной системе, и согревающая перчатка немного снижала периодическую стреляющую боль в руке. Больной дышал через трахеостомическую трубку самостоятельно, но на ночь его подключали к аппарату. Рядом с койкой я увидела аспирационные катетеры, которые используют для удаления слизи из дыхательных путей, шланг для подачи кислорода и штангу для капельниц. На фотографиях, стоявших на подоконнике, был изображен учтивый джентльмен с коллегами и друзьями на встречах выпускников Гарварда, в кругу семьи. Улыбка Чарли была поистине обворожительной.
Едва я успела представиться, как он зашелся в приступе кашля. Это был глубокий горловой кашель, встревоживший даже меня, врача-реаниматолога. На глазах Чарли выступили слезы, он изо всех сил старался откашляться и вытолкнуть слизь через трахеостомическую трубку. Мне стало неловко, и я уже потянулась к электрическому отсосу, чтобы помочь Чарли, когда в палату решительно вошла его жена Джанет, хрупкая женщина, которая, однако, действовала умело и уверенно. Не теряя времени, она натянула медицинские перчатки, сняла колпачок с трахеостомической трубки и ввела санационный катетер в трахею Чарли. Тот кашлял, давился и задыхался, лицо его покраснело, а затем стало синюшно-багровым, но Джанет спокойно продолжала, пока не извлекла на кончике катетера серый сгусток мокроты, который и вызвал приступ кашля. Джанет закрыла трубку колпачком. Я повторила рассказ о том, кто я и зачем приехала сюда.
— Вы не хотите спуститься в вестибюль? — спросила Джанет, привычными движениями снимая перчатки. — Там мы сможем спокойно побеседовать.
— Конечно, — ответила я. С Чарли я смогу поговорить позже.
Мы вышли из палаты и проследовали в холл, где стояло несколько кресел. Из окна была видна автомобильная стоянка. Снег наконец растаял, на деревьях набухали почки. Джанет рассказала мне, что, когда Чарли перевели сюда из больницы, она не имела ни малейшего представления о том, что ждало его впереди. Тогда она просто была безумно счастлива, потому что он выжил.
— Врачи отделения интенсивной терапии были очень рады, что он остался жив, и говорили: «Мы переводим его на реабилитацию, разве это не здорово?» Да, я тоже была очень рада.
Однако в новой больнице Чарли по-прежнему находился в полубессознательном состоянии и был так слаб, что едва мог шевелиться. Почти все время ему был необходим аппарат ИВЛ. Никто не произносил слов «хроническое критическое состояние», но в течение нескольких месяцев, что Чарли находился здесь, Джанет не раз слышала, что состояние ее мужа достигло плато и следует подыскать подходящий дом инвалидов, где за ним будут осуществлять грамотный медицинский уход. Позже в разговоре с врачом отделения я узнала, что происходит с больными отделения долгосрочной интенсивной терапии, если улучшение не наступает. «Обычно их переводят в дома инвалидов, — ответил врач. — Или они умирают».