Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Так, например, у Лебедева-Кумача срифмовано „во веки веков“ и „большевиков“. А эта рифма была уже у Маяковского. Потом она пришла к Кумачу. Давайте судить его. А совсем недавно эта же рифма пришла к Н. Н. Асееву, поэма которого не стала от этого хуже, она осталась хорошей поэмой. Смотрите эту рифму в 11-й главе его поэмы „Маяковский начинается“. Давайте, значит, судить и т. Асеева. Но давайте тогда судить и Пушкина, и Лермонтова. Лермонтов целую строчку „Белеет парус одинокий“ взял у Марлинского.

Ничего не выйдет из такого суда. Неудачные строки есть у т. Лебедева-Кумача, как и у всех нас. Есть они у его „судьи“ т. Кирсанова в большом количестве и в таком качестве, что в „Правде“ недавно собрание таких строк было названо попросту „дребеденью“.

Но как можно поэта всего целиком сводить к его отдельным плохим строчкам? Как можно сводить к ним Лебедева-Кумача, завоевавшего любовь и признание советского народа?

Иной масштаб и иной характер дарования Лебедева-Кумача не мешают ему по-своему продолжать линию Маяковского — линию поэзии, адресованной миллионным массам, перестраивающим мир. Лебедева-Кумача не принято было критиковать. Тов. Фадеев пытался его критиковать, сделать первый опыт, дал образец критики. Является ли это образцом большевистской критики, критики мобилизующей, критики, поднимающей роль патриотического стиха, песни, ставшей бомбой и знаменем? Нет, к сожалению, не является»…

М. Чарный: «До боли обидно, когда вокруг героической и отчасти трагической фигуры Маяковского некоторые литераторы устраивают сейчас пляску пустяков, с размусоливанием сомнительных анекдотов, случайных мелочей».

А. Сурков: «…Мне казалось, что разговор должен был начаться с выяснения политического смысла таких явлений, как попытка выдвинуть кандидатуру Анны Ахматовой на соискание Сталинской премии по поэзии или утверждение ленинградского критика Гринберга о том, что эта явно „не с нами поющая“ поэтесса — единственная после Маяковского выразительница „чувства времени“.

Мне казалось, что заметят, как в суровые зимние месяцы борьбы с белофиннами в ленинградских „толстых“ журналах пузырилась мутная лирическая водичка эпигонского версификаторства. Мне казалось, что обратят внимание на это явление, характерное, к сожалению, не только для литераторов Ленинграда.

А вот у нас разговор, переходя на современную поэзию, миновал эти острые вопросы и сосредоточился на Лебедеве-Кумаче, Алтаузене, Жарове. Этим дискуссия была скандализована. (…)

Вместо того, чтобы назвать своим именем всех „не с нами поющих“, всех дряблосердечных эпигонов, процветающих у нас, т. Фадеев свёл весь разговор к малоубедительному сличению похожих строк и образов в стихах Лебедева-Кумача — поэта, занимающего значительное место в культурной жизни страны (…)

Если бы т. Фадеев всерьёз захотел говорить об отклонениях от „маяковской“ традиции работы поэта в газете, он мог бы выбрать объектом для плодотворной критики не т. Лебедева-Кумача, а Семёна Кирсанова.

Кирсанов считает себя продолжателем дела Маяковского, носителем его традиций. Он яростно „не допускает“ к Маяковскому других поэтов, отрицая за ними даже право пропаганды творчества Маяковского. Он основывает своё право на „первородство“ тем, что в течение некоторого времени состоял вместе с Маяковским в Лефе и в Рефе. Достаточно ли этого для утверждения „монополии“?

Сила и цельность Маяковского — в абсолютном единстве формы и содержания, в слиянии лирической личности поэта с тематикой и проблематикой его стихов.

А на стихах Кирсанова легко и безошибочно можно проследить своеобразный „дуализм“, раздвоение личности. Издавна повелось, что Кирсанов или занимается формалистической игрой в стихи (от „Опытов“, через „Слово предоставляется Кирсанову“, „Дорога по радуге“, „Тетрадь 1932 г.“ до последней „Поэмы поэтов“), или пишет архи-„политические“ холодные лозунговые версификации „на темы дня“ для газет (…) это не от сердца, что это не преемственность традиции Маяковского. Нет. Строчки в лесенку и рифмы „не такие, как у других“ и близкие сердцу Шкловского „ритмико-синтаксические фигуры“ не помогают.

Подросли мы за последние годы. Многое поняли. Многому научились. Другими глазами читаем мы Маяковского в 1940 году. И безошибочно отличаем ремесленный суррогат от подлинного Маяковского».

С. Кирсанов: «Тов. Фадеев поставил вопрос о направлениях в советской поэзии. Выяснилось существование пока двух „направлений“ — одного в составе тт. Алтаузена, Жарова, Суркова и других и второго направления поэтов „некрасовской“ традиции.