Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах

Молодёжные коммуны, вместе с переполненными коммунальными квартирами и городскими общежитиями пролетариата (ГОП, отсюда — «гопники». — Авт.) диктовали особую эстетику межличностных отношений, ничем не ограниченную свободу поведения во всех её проявлениях.

Только
солнце усядется,
канув
за опустевшие
фабричные стройки,
стонут
окраины
от хулиганов
вроде вот этой
милой тройки.
Человек пройдёт
и — марш поодаль.
Таким попадись!
Ежовые лапочки!
От них проезда,
от них
ни прохода
ни женщине,
ни мужчине,
ни электрической лампочке.
«Мадамочка, стой!
провожу немного…
Клуб?
Почему?
Ломай стулья!
Он возражает?
В лопатку ножиком!
Зубы им вычти!
Помножь им скулья!»

(В. Маяковский. Хулиганщина)

Для многих современников Маяковского жить «коммуной», пусть и в одной комнате, вести совместное хозяйство было и проще, и дешевле, и практичнее. Для вчерашних участников боев под Царицыном, Каховкой, Польского похода или восстановления тысяч разрушенных войной предприятий это было тем самым представлением о нормальной жизни, которое в течение десятилетий будет культивироваться советской властью[88].

В журнале «Октябрь мысли» (1924) обсуждалась типичная ситуация, связанная с таким коллективным ведением хозяйства комсомольцами. «Тов. Троцкий призвал к активности в деле перестройки бытовых отношений самые широкие массы. Но вопрос ведь заключается не только в том, что делать и как делать. Когда молодёжь отталкивается от крепкой пристани слов т. Троцкого и пускается в море действительной работы, то результаты получаются такие, о которых т. Троцкий наверное не думал», — писал в своей статье «Новый быт и модное сектантство» товарищ Т. Хоке. Продвинутые молодые люди прежде всего заполняли специальные анкеты с целью выработать общие принципы и правила общежития будущей коммуны, после с каждого бралась расписка:

Обязательство

Настоящим, признаю право организации сторонников нового быта вмешиваться и контролировать мою личную жизнь и обязуюсь представлять все данные о ней на рассмотрение организации.

Подпись.

И — вперёд, в новую светлую жизнь!

По целому ряду причин в 1920-е годы Советская Россия становится настоящим полигоном для масштабных экспериментов разной степени научности по формированию «нового человека».

Ещё в 1917–1918 годах А. М. Горький в своей авторской рубрике «Несвоевременные мысли», которую он вёл в меньшевистской газете «Новая жизнь», написал о Владимире Ленине как о безжалостном учёном-экспериментаторе: «Чем рискует Ленин, если опыт не удался? Он работает, как химик в лаборатории, с той разницей, что химик пользуется мёртвой материей, но его работа даёт ценный для жизни результат, а Ленин работает над живым материалом и ведёт к гибели революцию».

Активным адептом профессора Венского университета Зигмунда Фрейда, ухитрившегося упаковать собственные комплексы и детские страхи в стройную теорию психоанализа, был сам Лев Троцкий. Впрочем, не он один не избежал увлечения модными экспериментальными теориями. Жена Григория Зиновьева Злата Лилина (Бернштейн) — заведующая отделом народного образования Петроградского исполкома — в буквальном смысле требовала: «Мы должны изъять детей из-под грубого влияния семьи. Мы должны их взять на учёт, скажем прямо — национализировать. С первых же дней их жизни они будут находиться под благотворным влиянием коммунистических детских садов и школ. Здесь они воспримут азбуку коммунизма. Здесь они вырастут настоящими коммунистами. Заставить мать отдать нам, советскому государству, ребёнка — вот практическая наша задача». [1.87]