Жизнеописание короля Людовика Толстого

Как привык делать Бог в своем всемогуществе, Он вознес меня из глубин к самым вершинам, «возвысив бедного человека из грязи и посадив его среди князей» (русский синодальный перевод: «Из праха поднимает бедного, … Чтобы посадить его с князьями, …» Псалмы, 112, 7-8 — прим. пер.), меня, скромнейшего и благочестивого Его кроткая, но могучая длань, вознесла так, как только это могло быть допустимым по моей человеческой слабости. Зная мое несоответствие и по рождению, и по знаниям, Он милостиво облагодетельствовал меня, ничтожнейшего во всех смыслах. И также до меня снизошла Его милость в делах восстановления прежних церковных владений, приобретении новых, расширении храма во все стороны, в постройке и перестройке зданий, чтобы дать мне возможность завершить святое дело реформирования и устроения Его святой церкви, к чести святых, и особенно, в чести Его самого, а также в деле мирного установления, без скандалов и обычных склок между братьями, святого устава, по которому люди приходят возрадоваться Богу.

За этим могучим проявлением божественной воли последовало такой поток щедрот, доброй славы и богатств земли, что даже сейчас, поощряя мое бесстрашие, можно оценить насколько я уже получил свою земную награду. Папы, короли и принцы испытывали удовольствие, желая благ церкви, так что изумительный поток драгоценных камней, золота, серебра, мантий и других церковных облачений давал мне право сказать: «с ней (с мудростью) все остальные блага придут ко мне» (Екклезиаст, 7, 11. Русский синодальный перевод: «Хороша мудрость с наследством, … Потому что под сенью ее тоже, что под сенью серебра, но превосходство знания в том, что мудрость дает жизнь владеющему ею» — прим. пер.). Испытывая будущую славу Господа, я умоляю и заклинаю братьев, которые благодаря Божьей милости и Его грозному суду наследуют мне, не допускать, чтобы росло равнодушие к тому святому закону, по которому соединился Бог и человек, подправить его, если он будет нарушен, восстановить его, если он будет утерян, обогатить его, если он оскудеет, поскольку те, кто боятся Бога, ничего не теряют, а кто не боится, будь-то даже король — потеряет все, даже власть над самим собой.

Год спустя после своего посвящения, чтобы избежать обвинений в неблагодарности, я отправился почтить святую Римскую церковь. Перед своим возвышением я с очень большой доброжелательностью получил, как в Риме, так и повсюду, множество различных советов, которые я учитывал, когда занимался делами своей церкви или делами других церквей. Я с готовностью к ним прислушивался и так достиг большего, чем заслуживал. Поэтому когда я вскоре оказался там, то был с большим почетом принят папой Каликстом и все его курией. Пока я оставался там, я был приглашен на великий собор в Латеране, на котором присутствовало триста или более епископов и который привел спор об инвеституре к мирному завершению. Затем я привел шесть месяцев в паломничествах к различным святым местам — к Святому Бенедикту в Монте Кассино, к Святому Варфоломею в Беневенто, к Святому Матвею в Салерно, к Святому Николаю в Бари и к Святым Ангелам в Монте Джаргано. Затем, с Божьей помощью, я благополучно возвратился назад, причем папа выказал мне свое расположение и любовь и дал мне соответствующие официальные письма.

В другой раз, несколько лет спустя, папа наилюбезнейше пригласил меня вернуться, чтобы оказать мне еще большую честь — так он обещал в своих письмах, — и еще больше возвысить меня. Но когда я приехал в Лукку, город в Тоскане, то доподлинно узнал, что папа умер. Поэтому, я отправился домой избегая старой, но всегда новой скупости римлян. Ему наследовал епископ Остии, степенный и суровый человек, принявший при посвящении имя Гонория. Он рассудил, что мое дело против женского монастыря Аргентой (Argenteuil), обесчещенного скандальным поведением его молодых монахинь, было справедливым, как это и было подтверждено свидетельством его легата Матвея, епископа Альбано, а также епископами Шартра, Парижа, Суассона и архиепископом Реймским Рено, а также и многими другими, и он, прочитал доставленные ему нашим посыльными грамоты древних королей Пиппина, Карла Великого, Людовика Благочестивого и прочих, подтверждающие права Сен-Дени. Затем, при единодушном одобрении курии, поскольку это было справедливым и поскольку поведение монахинь было ужасным, он вернул это место Сен-Дени и утвердил это решение.

Глава 28

О том, с какой доблестью он отразил попытку Генриха вторгнуться в королевство.