Жизнеописание Льва

Она опирается на мою руку и встает на стул. Теплая, мягкая рука. Сразу убрала, я бы держал еще. Екатерина Ермолаевна роется на верхних не застекленных полках. Рядом с моим носом — ее блузка. Духи.

— Вот!

Рука протягивает мне сверху старую тетрадь в черной дерматиновой обложке.

— И вот эта.

Еще одна, с обтрепанными коричневыми краями страниц.

Теплая ладонь вновь требует мою лягушачью лапку.

Спускается.

— Что это у вас руки такие холодные?

Улыбается, накрывает мою ладонь второй рукой. И, прежде чем мое лицо успевает покраснеть, а дыхание — сбиться, тут же отпускает.

Прозрачные серые глаза смотрят на меня. На радужной оболочке есть разноцветные точечки. Сама радужка обведена темной окружностью. Такое я видел только у детей. Между нами совершенно определенно возникает напряжение, и я понимаю, что мне все равно, что Екатерина Ермолаевна старше лет на семь, что она на самом деле мне не нравится, что она чиновница-карьеристка, у нее нет вкуса и она по всем признакам чужой мне человек. Я готов пуститься на этот неожиданный эксперимент с самим собой, мне нужны эти отношения, или что там сейчас происходит, я

Звонит телефон, она быстро отходит, берет черную трубку с антенной.

— Да?.. Уже приехала… ну вчера, а что?.. вряд ли… устала… не знаю, позвони завтра.

Нажимает на кнопку отбоя, поворачивается ко мне. Я уже успел домыслить, что она разговаривала с мужчиной, любовником, что она не хочет его сегодня видеть (из-за меня? из-за меня?), да и завтра тоже, потому что у них явный разлад в отношениях.

— Папа, — говорит она мне, слегка улыбаясь. — Всё домой зовет заехать, да куда там.

Возможно, врет. Я вру, что у меня есть отношения, а она — что нет.

— Ну, вот так, — говорит она, поскучнев. — Имейте в виду, в обратную сторону пятьдесят девятый троллейбус останавливается не на той стороне бульвара, а совсем в другом месте. Смотрите.

Она берет меня под локоть и ведет к окну.

— Вооон там, видите?

Синие в сумерках дома с редкими огнями, черные газоны и костлявые остовы деревьев. На остановке топчутся серые фигурки.

Мы молчим у окна, и мне начинает казаться, что, возможно, я смогу ей хоть немного объяснить про то, что составляет мою картину мира. Надо только поколебать вот эти ее закоснелые примитивные установки, это са-мо-до-воль-ство — не в бытовом смысле, а, так сказать, в онтологическом. Екатерина Ермолаевна довольна своим существованием и всем, что с ним связано, в этом доме и вообще. А я в своем сомневаюсь и нет.

Идея отвезти Митю на нашу дачу была не вполне мною продумана. Точнее, она была плодом неудачной импровизации.

Тут вот что. Митя — брат Полины. Мама их так и не знаю где, неловко выспрашивать. И Митя учится на последнем курсе МИРЭА. Но. Митя хочет быть скрипачом. И чтобы не кричать в сорок лет, что он мог бы стать скрипичным Шопенгауэром или Достоевским, Митя решился на перемену участи. То есть по окончании МИРЭА поступать в музыкальное училище.

В Мерзляковском его отвергли — там берут четырнадцати-пятнадцатилетних. А вот в Гнесинском согласились принять документы.

Все это я выяснил, сопроводив Митю однажды после чаепития до «Макдональдса», где он подрабатывает в свободное от МИРЭА время. Кстати, Алевтина тогда тоже была, но, к Полининому сожалению, осталась допивать с Женей чай. Что-то там ее муравьиные антенны в Мите забраковали.

Судя по той музыке, что я слышал за стеной, Мите лучше быть слушателем, чем исполнителем. Уверен, он хорошо все понимает, но выразить не дано. Я не знаю, как Мите это сказать, потому что вижу в его глазах фанатичный, экс-та-ти-чес-кий блеск, когда он говорит о музыке. Надеюсь, он меня не спросит о своих перспективах. Но если он меня спросит.

В общем, я предложил позаниматься с моей мамой — она все равно бездействует на даче, а ему нужен концертмейстер. Возможно, профессиональная помощь поможет. Более того — у нее остались в Гнесинке кое-какие связи. Он с радостью и благодарностью принял мое предложение. И вот мы приехали на дачу.

Я иду набрать яблок для оладушек, а он бережно открывает скрипичный футляр. Благоговейно. Скрипка прячется в нем, завернутая в красный павлопосадский платок.

Яблоки уже нехороши. Промерзшие, с темными боками. Надо было позаботиться об альтернативе. Митю нечем будет кормить. Разве занять чего-нибудь у дяди Толи? Но он пока не отдал мне деньги, и это будет выглядеть как намек. И вдруг у него дядя Костя.

Из сада мне слышна репетиция. И довольно быстро я понимаю, что, кажется, оказал Мите медвежью услугу. Он не в состоянии играть с концертмейстером. Насколько я знаю, он окончил ДМШ. Шут его знает, что это была за ДМШ.