Жизнеописание Михаила Булгакова

1 июня сообщает, что отменяет свою предполагавшуюся поездку на 4 дня в Ялту: «Утомительно, и не хочется бросать ни на день роман. Сегодня начинаю 8-ую главу». В ночь на 2-е: «Хотел сейчас же после окончания диктовки приняться за большое свое письмо, но нет никаких сил. Даже Ольга, при ее невиданной машинистской выносливости, сегодня слетела с катушек. 〈…〉 Напечатано 132 машинных страницы. Грубо говоря, около 1/3 романа (учитываю сокращение длиннот)».

2 июня. «Мы пишем по многу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное». Боится, что Немирович-Данченко отвлечет свою секретаршу – хотя бы на день. «Остановка переписки – гроб! Я потеряю связи, нить правки (еще одно доказательство того, что изменения нигде в промежуточных текстах не фиксировались, происходили непосредственно во время диктовки. – М. Ч.), всю слаженность. Переписку надо закончить во что бы то ни стало»; «Роман нужно окончить! Теперь! Теперь!»

В ночь на 4-е: «Перепечатано 11 глав». В ночь с 8-го на 9-е: «…сейчас уже 16. 〈…〉 Устал, нахожусь в апатии, отвращении ко всему, кроме…» (далее тщательно залито черной тушью Еленой Сергеевной).

13 июня. «Диктуется 21-я глава. Я погребен под этим романом. Все уже передумал, все мне ясно. Замкнулся совсем. Открыть замок я мог бы только для одного человека, но его нету!»

15 июня 1938 года, воспользовавшись однодневным перерывом в переписке, в большом письме к Е. С. Булгаковой писатель давал роману свою оценку – первое и едва ли не единственное из дошедших до нас такого рода свидетельств: «Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное – корректура (авторская), большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц.

„Что будет?“ – ты спрашиваешь? Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нем. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.

Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.

Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому не известно».

Ответ на вопрос о предполагавшемся адресате романа – и определенном, и неопределенном (т. е. обычном читателе литературного произведения) – несомненно, менявшийся в процессе работы над текстом, дан автором, быть может, наиболее отчетливо именно в этом письме.

15 июня, «на рассвете: „Завтра, то есть, тьфу, сегодня, возобновляю работу. Буду кончать главу «При свечах» и перейду к балу. Да, я очень устал и чувствую себя, правду сказать, неважно“». 15-го, «под вечер»: «Чувствую себя усталым без меры. Диктую 23-ю главу». 19-го: «Пишется 26-я глава (Низа, убийство в саду)». В ночь на 22-е: «Чувствую себя неважно, но работаю. Диктуется 28-я глава». 22 июня утром: «Если сегодня Ольга придет пораньше, постараюсь продиктовать большой кусок, и тогда конец переписки станет совсем близок. Одно плохо во всем – это что мне нездоровится. Но ничего!»

24 июня 1938 года перепечатка романа была закончена, и конец его был теперь почти тот самый, который мы знаем сегодня по последнему тексту.

На другой день, 25 июня, Булгаков выехал в Лебедянь и взялся там за новую работу – инсценировку «Дон Кихота», начатую еще 8 декабря 1937 года, но оставленную на 15-й странице рукописи – по-видимому, ради «Мастера и Маргариты».

2

21 июля 1938 года Елена Сергеевна писала матери: «Миша прожил здесь почти месяц… Пока здесь был, написал пьесу, инсценировку „Дон Кихота“ (первая редакция была закончена уже 18 июля. – М. Ч.), получилось очень хорошо. Сейчас он едет в Москву, потому что должен работать с композитором над одним либретто дня Большого театра. Кроме того, он хочет окончательно выправить свой роман, который он закончил этим летом, – вещь очень оригинальную, философскую, которую он писал почти десять лет».

24 июля Булгаков пишет жене из Москвы: «Сплавив нудное дело с квартирными бумажками, почувствовал себя великолепно и работаю над Кихотом легко. Все очень удобно. Наверху не громыхают пока что, телефон молчит, разложены словари. Пью чай с чудесным вареньем, правлю Санчо, чтобы блестел. Потом пойду по самому Дон Кихоту, а затем по всем, чтоб играли, как те стрекозы на берегу, помнишь?»

15 августа вернулась из Лебедяни Елена Сергеевна и уже 16-го, возобновив свой дневник, записывает бегло разговор с Булгаковым П. А. Маркова. «Ось: надо бы дать что-нибудь для МХАТ. Миша говорил о том зле, которое ему устроил МХАТ». В эти дни Булгаков начал диктовать ей «Дон Кихота» и 27 августа закончил вторую редакцию, а 8 октября – еще одну перепечатку.