Жизнеописание Михаила Булгакова

20 декабря – нездоров. «Конечно, лежать в кровати не хочет, бродит по квартире, прибирает книги, приводит в порядок архив. За ужином – вдвоем – говорили о важном. При работе в театре (безразлично в каком, говорит Миша, а по-моему, особенно в Большом) – невозможно работать дома – писать свои вещи. Он приходит такой вымотанный из театра – этой работой над чужими либретто, что, конечно, совершенно не в состоянии работать над своей вещью. Миша задает вопрос – что же делать? От чего отказаться? Быть может, переключиться на другую работу? Что я могу сказать? Для меня, когда он не работает, не пишет свое, жизнь теряет всякий смысл». 21 декабря. «Вечером разбор Мишиного архива. От этого у Миши тоска. Да, так работать нельзя! А что делать – не знаем». И снова – 24 декабря: «Сейчас вечером занимаемся разборкой архива. Миша сказал – „Знаешь у меня от всего этого (показав на архив) пропадает желание жить“».

В конце года образовалось новое знакомство – соседи сверху, Сергей Михалков и его жена Наталья Кончаловская. 25 декабря Елена Сергеевна записывала: «Он – остроумен, наблюдателен, по-видимому талантлив, прекрасный рассказчик… Она – очень живой, горячий человек, хороший человек». 26 декабря Михалковы у Булгаковых с ответным визитом – «Засиделись поздно».

31-го с братьями Эрдманами и четой Вильямсов встретили Новый, 1939 год.

5 января. Вечером звонок Михальского – «У нас дорогие гости на Вашем спектакле» – это означало, что на «Днях Турбиных» вновь был Сталин; «Разговор о Чулкове, который умер на днях (Г. И. Чулков – автор исторических и историко-литературных работ. – М. Ч.). Миша говорит – „он был хороший человек, настоящий писатель, небольшого ранга, но писатель“». Вечером – Н. Р. Эрдман; опять разговоры всю ночь, до шести утра; «Когда Н. Р. стал советовать Мише, очень дружелюбно, писать новую пьесу, не унывать и прочее, Миша сказал, что он проповедует, как „местный протоиерей“. Вообще их разговоры – по своему уму и остроте – доставляют мне бесконечное удовольствие».

8 января – у М. А. «в эти дни тягостное пессимистическое настроение духа».

9 января записано, что был В. В. Дмитриев – «нездоров, говорил, что его вызывали повесткой в НКВД. Ломал голову, зачем?»

То и дело приходилось заниматься переговорами с чиновниками относительно заграничных постановок пьес Булгакова. «Ездили с Мишей поговорить с Уманским в Литагентство, – записывала Елена Сергеевна 10 января. – Как все это нелепо! Судьба – пьес своих не видеть, гонорара за них не получать, а тут еще из ВОКСа присылают письма, которые только раздражают».

14 января она – в Моссовете, в связи с обменом квартиры. Секретарь «сказал, что бумага (посланная на имя Молотова. – М. Ч.), наверное, пошла к инспектору квартирному, туда и надо обратиться.

Из роскошного особняка (подъезд № 2 Моссовета) с громадными комнатами, коврами, тяжелыми дубовыми дверями – пошла в подъезд № 3 – грязное неуютное помещение, в комнате № 102 застала очередь, повернулась и ушла.

– Нет, так квартиру не получить!»

Ежедневно она, несомненно, говорила мужу о том, что нужны иные, действенные средства.

20 января Елена Сергеевна, проводив Булгакова в Клуб писателей на выборное собрание, «сама пошла на хоры и оттуда смотрела на собрание. Ужасно не понравилось – галдеж, склока идет все время, вообще литературой, по-моему, не дышит место».

В ее дневнике запечатлелась одна таинственная история этих дней. 21 января она отвозит рукопись «Дон Кихота» в «Литературную газету» к Евгению Петрову – он надеялся напечатать фрагмент пьесы в газете и обещал отдать рукопись для чтения Ольге Войтинской (тогдашнему редактору газеты). 27 января Елена Сергеевна записала, что звонила Войтинская, – ей пьеса понравилась, «условились, что Миша приедет в редакцию в 10 ч. вечера (в те годы на это время приходился самый разгар работы московских учреждений – в соответствии с режимом дня Сталина. – М. Ч.), чтобы поговорить, какой фрагмент печатать». 28 января Елена Сергеевна записывает: «Вот так история! Поехали ровно к 10-ти часам, в редакции сидит в передней швейцар, почему-то босой, вышла какая-то барышня с растерянным лицом и сказала, что „Войтинской уже нет в редакции… Она не будет сегодня больше… Она вчера заболела…“, а лучше всего обратиться к ответственному секретарю… Обратились, тот сказал, что он готов от имени Войтинской принести свои извинения, что причина ее отсутствия такова, что приходится ее извинить, – и мы так и не поняли, что с ней, собственно, случилось».

29 января Елена Сергеевна записывает, как, будучи в МХАТе, сказала Ф. Михальскому и О. С. Бокшанской, «что дом наш, наверно, будут сносить. На Федю это произвело большое впечатление, и даже на Ольгу». И тут же Михальский спросил ее, «не пишет ли Миша пьесу современную? (вопрос заключал в себе прямую ассоциацию с ее словами – и все трое понимали это. – М. Ч.). Я сказала, что есть замысел о Сталине, но не хватает материала. Он тут же стал подавать советы, как достать материал.