Жизнеописание Михаила Булгакова

В наибольшем самозабвении находится жена автора. 24 июля. «Пьеса закончена! Это была проделана Мишей совершенно невероятная работа – за 10 дней он написал 9-ю картину и вычистил, отредактировал всю пьесу… Прямо непонятно, как сил хватило у него. Вечером приехал Калишьян, и Миша передал ему три готовых экземпляра».

26 июля. «Звонил Калишьян, сказал, что он прочитал пьесу в ее теперешнем виде и она очень ему понравилась. Напомнил о читке 27-го». Автор должен был читать пьесу на открытом заседании Свердловского райкома, происходившем в МХАТе.

27 июля. «В 4 часа гроза. Калишьян прислал машину за нами. В театре в новом репетиционном помещении – райком, театральные партийцы и несколько актеров… Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали. Потом высказывания. Все очень хорошо. Калишьян в последней речи сказал, что театр должен ее поставить к 21 декабря» (т. е. к 60-летию героя пьесы).

10 декабря 1969 года, тридцать лет спустя, Елена Сергеевна рассказывала нам: «Когда подъехали к театру – висела афиша о читке „Батума“, написанная акварелью, – вся в дождевых потеках.

– Отдайте ее мне! – сказал Миша Калишьяну.

– Да что Вы, зачем она Вам? Знаете, какие у Вас будут афиши? Совсем другие!

– Других я не увижу».

(Афиша с потеками сохранилась в архиве писателя).

28 июля Булгаков пишет шуточную записку Ф. Н. Михальскому от лица Елены Сергеевны: «…Миша просил меня заранее сделать распределение знакомых на премьеру „Батума“. Посылаю Вам первый список (художники и драматурги, композиторы). Будьте добры, Фединька, сделайте так:

Эрдман Б. Р. – ложа дирекции

Вильямс П. В. – 1-й ряд (левое)

Шебалин В. Я. – 3-й ряд.

Эрдман Н. Р. – 7-й ряд.

Дмитриев – бельэтаж, постоять. Фединька! Если придет Олеша, будет проситься, сделайте мне удовольствие, скажите милиционеру, что он барышник. Я хочу насладиться! Федя милый! Целую. Ваша. Люся».

1 августа. Калишьян сообщает, что Комитету по делам искусств пьеса в последней редакции «очень понравилась и что они послали ее наверх».

5 августа. «Позвонил и пришел Николай, а с ним Борис Эрдман. У Николая – удручающее известие – отказано в возможности жить в Москве. Звонил Виленкин – очень мил».

7 августа. Калишьян рассказывает по телефону, что только что приехавшему из Европы Немировичу-Данченко (еще 10 июля писавшему О. С. Бокшанской: «Давно я не ждал ничего с таким интересом, как пьесы Булгакова…») «пьеса понравилась, что он звонил в Секретариат, по-видимому, Сталина – узнать о пьесе, ему ответили, что пьеса еще не возвращалась».

Тот, кому Булгаков в последние годы не решился направить письмо, кого представлял он себе в какие-то моменты читателем своего романа, читал в эти дни пьесу, написанную Булгаковым о нем самом[18].

Тут узнают от Ольги, что театр посылает в Тифлис—Батум бригаду, в которую включен и Булгаков.

8 августа. Утром «Миша сказал, что, пораздумав во время бессонной ночи, пришел к выводу – ехать сейчас в Батум не надо».

9 августа. Он у Немировича-Данченко – разговор о том, как ставить пьесу (после которого режиссер говорит Бокшанской – «лучше всего эту пьесу мог бы поставить Булгаков»). Сомнения, гложущие Булгакова, остаются, видимо, на этот раз чуждыми его жене, всегда столь чуткой к его настроению.

11 августа она пишет матери: «У меня чудесное состояние, и душевное, и физическое. Наверно, это в связи с работой Мишиной. Жизнь у нас заполненная, интересная, чудесная!» Никогда, кажется, ее письма к матери, всегда жизнерадостные и рисующие картину более благополучную, чем реальная, не выражали такого подъема чувств и веры в неминуемость успеха. Еще выразительнее ее письмо этого же дня к сестре: «У меня дрожь нетерпения, ехать хочу безумно, все готово к отъезду и приходится ждать 14-го, а может быть, и дольше».

13 августа. «Укладывались. Звонки по телефону… „Советское искусство“ просит М. А. дать информацию о своей новой пьесе. – „…наша газета так следит за всеми новинками… Комитет так хвалит пьесу…“. Я сказала, что М. А. никакой информации дать не может, пьеса еще не разрешена. – Знаете что, пусть он напишет и даст мне. Будет лежать у меня этот листок. Если разрешение будет – я напечатаю. Если нет – возвращу вам.

Я говорю – это что-то похоже, как писать некролог на тяжко заболевшего человека, но живого.

– Что вы?! Совсем наоборот…

Неужели едем завтра!!

Не верю счастью».

14 августа. «Последняя укладка. В 11 часов машина. И тогда – вагон!»