Характерный азарт и «досада» – в записи от 25 сентября 1937 года: «Слух о том, что Киршон арестован. М. А. этому не верит»[324]
. Приведем здесь же запись от 6 октября 1937 года: «Разговор о драматурге Микитенко, карьера которого судя по газетам закончилась. Случай вроде Киршона!» (в печатной редакции вся запись за это число отсутствует). За краткими записями – домашнее обсуждение происходящего, попытки найти логику событий.Общественная атмосфера наэлектризована ежедневными арестами и пронизана слухами, ожиданиями, странными надеждами. В «верхах» вдруг возникает интерес к давно отвергнутой пьесе «Бег».
3 октября. «Все время говорим с М. А. о „Беге“. Что это? Что-нибудь политически изменилось? Почему понадобилась пьеса? Ничего из этого не будет» (в печатной редакции весь цитируемый текст отсутствует).
5 октября: «Самосуд предлагает писать 1812 год по Толстому 〈…〉 Я в ужасе от всего этого. Это ужасно, что опять М. А. будет писать либретто! 〈…〉 Надо писать письмо наверх. Но это страшно»[325]
. В течение 1937 года Булгакову, привыкшему писать «наверх», впервые стало страшно привлекать к себе насвеже внимание дирижировавшего массовым террором адресата.Только через два месяца после ареста Жуховицкого, 2 октября 1937 года, были выполнены, как показывают материалы его следственного дела, необходимые формальности. Жуховицкому было предъявлено обвинение (на основании того, что он «изобличается в шпионской контрреволюционной деятельности») и было подписано постановление об избрании меры пресечения – «содержание под стражей в Бутырской тюрьме». В ней он, скорее всего, и содержался те два месяца, которые прошли после ареста. Протоколов допросов за это время в следственном деле нет. Возможно, он так и не подписал в течение двух месяцев нужных следствию показаний. И потому оперуполномоченный Каблуков – его следователь – в эти же дни (в документе указан только месяц – октябрь, но утверждающая подпись Фриновского датирована 4 октября), найдя, что «следствие надо 〈…〉 продолжать в связи с необходимостью дополнительных следственных операций, а срок содержания под стражей истек 1 октября 1937 г., 〈…〉 постановил: возбудить ходатайство перед Президиумом ВЦИКа о продлении срока содержания под стражей Жуховицкого Э. Л. сроком на 2 месяца до 1 декабря 1937 г.» (л. 13).
Чтобы представить себе, как воспринимал Булгаков обстановку поздней осени 1937 года (ставшей для него временем интенсивной работы над романом «Мастер и Маргарита», на котором сосредоточены были именно с этой осени главные его творческие помыслы), упомянем еще аресты (даты их установлены по следственным делам) двух людей, с которыми он приятельствовал, во всяком случае, в середине 1920-х годов.
В ночь с 1 на 2 ноября 1937 года был арестован И. Василевский-Не-Буква (известный в 1910–1920-е годы журналист, вернувшийся из эмиграции в 1923 году вместе со сменовеховцами, первый муж Л. Е. Белозерской; допросили – недатированные показания хранятся в его деле – и давно разведенную с ним Белозерскую, которая с 1924 года по август 1932 года была женой Булгакова). После нескольких месяцев упорной борьбы за жизнь Василевский-Не-Буква был расстрелян – 14 июня 1938 года.
22 ноября 1937 года был арестован сменовеховец писатель Ю. Н. Потехин. Следствие провели ускоренным темпом – 29 ноября, через неделю после ареста, дело рассмотрела тройка НКВД, он был обвинен в контрреволюционной агитации и 2 декабря 1937 года расстрелян (захоронен в Бутово – в сентябре 1987 года об этом сделана запись на обороте справки о приведении приговора в исполнение).
Добраницкий был арестован 19 октября 1937 года – за десять дней до приговора, вынесенного его отцу, и за 17 дней до расстрела Добраницкого-старшего (5 ноября 1937 года).
Кто же был этот человек, которого, видимо, так и не смогли разгадать в мае—сентябре 1937 года Булгаков и его жена?
Для восстановления его биографии мы вынуждены воспользоваться не самым адекватным источником – его следственным делом 1937 года.
Казимир Мечиславович Добраницкий родился в 1905 году в Цюрихе. О его матери в «Справке», составленной 14 октября 1937 года «врид» начальника III отдела ГУГБ НКВД СССР комиссаром госбезопасности третьего ранга (уже известным нам по делу Жуховицкого) Минаевым, сказано: «Добраницкая Елена Карловна, 1888 г. рождения, уроженка г. Митавы, по национальности немка, гр[ажданка] СССР, беспарт[ийная]». «Справка» заканчивается фразой: «Добраницкий К. М. и Добраницкая Е. К. подлежат аресту». В момент ареста Добраницкая работала, согласно этому документу, «в качестве руководительницы кафедры Коммунистического института журналистики». Мать и сын с женой Анной (Ниной) Георгиевной (племянница А. И. Троицкого – см. выше) жили вместе; сыну молодых Добраницких был год и семь месяцев.