Жизнеописание оболтуса

В назначенный день математичка, девочка Ануш и ваш покорный слуга погрузились в общественный транспорт и поехали в городской дворец пионеров. День выдался снежный, где-то не выдержала ветка и оборвала провода, передающие энергию рожкам нашего троллейбуса. В итоге, несколько километров нам пришлось топать пешком. Опоздав примерно на час, уставшие и злые, мы ввалились в аудиторию, где проходила олимпиада. Нас с Ануш посадили за отдельную парту и дали листы с заданиями. Я посмотрел на них, ощутив себя не шибко сообразительным животным с кучерявой шерстью, внимательно осматривающим новые ворота. Теперь вся надежда была на Ануш. Я повернулся к ней. Она грустными глазами посмотрела на меня. Я сразу все понял.

— Твои задачи тоже родственники решили? Дядя-архитектор? — спросил я.

— Помогли, — вздохнула Ануш, опустив свои большие черные глаза. — Тетя Малика. Мы ей в Москву по межгороду звонили. Она работает конструктором ракет. Очень умная.

— Вот почему ты лучше меня с зданием справилась, — согласился я, — конструктор ракет математику знает лучше, чем архитектор.

Мы еще раз с посмотрели на листы с заданиями, примерно, как балерина оценивает танковый двигатель. До конца олимпиады оставалось еще около трех часов.

— Что будем делать? Просто посидим? — спросила Ануш.

— А что толку? Пойдем математичке сдаваться. Хуже теперь не будет.

Мы подошли к учительнице.

— Как успехи, отличники? — подмигнула она. — Уже все решили?

— Ничего не понимаем, что там написано, — ответили мы и виновато потупили взоры.

— Как так? В смысле? — математичка сначала поперхнулась, но потом тоже все поняла. — Родители решили задачи?

— Нет. Родители руководили. Решали дядя и тетя, — промямлили мы.

— Эх… Я же просила, чтобы вы самостоятельно выполнили работу.

— Мы говорили родителям, но они все сделали по-своему, — оправдывались мы.

— Блин, второй раз такая засада. И, кажется, не только у меня, — после этих слов мы обратили внимание, что многие участники олимпиады тоже как-то безучастно и с пальцами в носах смотрят на свои задания.

— А что же теперь делать? — спросили мы.

— Поехали домой. Что тут высиживать? Тем более через три часа уже темно будет, а нам опять ехать на троллейбусе в другой конец заснеженного города. Так! Скажем, что отравились, и у нас животы заболели. Директору тоже так объясним.

Вот так с олимпиады мы везли домой не кубки и медали, а позор и разочарование. Очень хотелось рассказать родителям, что к словам детей хотя бы иногда надо прислушиваться, да разве они поймут…

Удачная история

— Я на дачу еду — плачу, с дачи еду — хохочу! — весело произнес папа и нажал педаль газа.

Девяностые годы. Большая семья в составе бабушки, дедушки, мамы, папы и двенадцатилетнего меня на новых «Жигулях» отправилась на фамильную фазенду. Я очень не любил эту присказку отца: она было предвестником поездки на дачу. Мои страдания начинались с того момента, когда мы садились в машину, и продолжались каждую секунду, проведенную в этом плодово-овощном концлагере. В отличие от предков с колхозно-деревенским детством я был чистопородным квартирно-пижамным горожанином. Каждый раз, уезжая на дачу, мне приходилось расставаться с игровой приставкой, телевизором, всеми этими коврами, диванами и прочими комфортабельными удобствами, которые не во дворе.

Наблюдая за родственниками и соседями, копошащимися кверху попами на грядках, я ощущал себя несчастным посланцем высокоразвитой цивилизации, взятым в рабство дикарями. Проходило лето. Сверстники, чьи предки не были осчастливлены владением дачи, играли в приставки, смотрели фильмы и гуляли с девчонками. В это время я копал грядки, полол сорняки, таскал навоз, поливал будущий урожай водой со шланга, слезами из глаз и потом из потовых желез. Единственное развлечение, которое было доступно на нашей фазенде — старый черно-белый телевизор, способный поймать только один канал. Как раз в то время показывали «Рабыню Изауру», как бы намекая мне о моей незавидной роли на этой отсталой планете.

На этом унижения не заканчивались. С осени до весны я ходил на секцию карате. А на даче при помощи старого корыта выносил вырванные сорняки на мусорку. Объединив эти два примечательных обстоятельства, веселый папа дал мне обидную дачную кличку «корытист».

— Хватит строить такие страдальческие рожи, — журила мама. — Кушать-то все мы любим, вот и поработать надо.

Глядя на ведра и тазы, заполненные помидорами, огурцами, картошкой и прочей снедью, я справедливо полагал, что не смогу все это слопать.

— Съешь, обязательно съешь. Год длинный. Огурчики засолим, оливьешку ведь любишь, особенно на Новый Год. Из малины сделаем варенье, зимой ангину схватишь, а это — верное средство. Картошку в погреб сложим, вот будет мясо по-французски — просто объеденье.