Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

«Однажды Юсуфа лизнул во сне жук–теленок. Он проснулся весь опухший, глаз не видно, ходит по дому и плачет, говорит родным: «Вы не видели Юсуфа? Юсуф потерялся…»

Все это в действительности произошло с ним, история с монетой, зажатой в кулак, с ямой, покрытой снегом, и с неузнанным лицом, и многое другое, над чем он теперь иронизировал, желая стряхнуть с себя, как ненужный и тягостный опыт, а Юсуфом он называл себя для того, чтобы вокруг не видели, как подражает он Амону. Пытается ходить легко и первым начинать разговор с девочками и говорить быстро, уверенно, но получается так неестественно–комично, что кругом смеются добродушно над маленьким имамом, и ему приходится в смущении спасаться бегством в объятия бабушки с ее тихой, успокаивающей песней:

Как это было все давно! Цвет миндаля забыл я.
Не помню — красный? белый? синий? — какой цветок у миндаля?
Но помню я, что у него весною запах был чудесный.
О, запах незабвенный! Желанья… Молодость моя.
Какого же цвета был цветок? Не вспомню. Не могу. Не знаю.
Жаль, не окрашены в цвета далеких дней воспоминанья.
Твой запах — все, что помню я, —
цветок прекрасный миндаля.

Вот как по–разному относятся к прожитому. Он — иронически от полноты жизни и ощущения будущего, еще долгого и кажущегося от детской непосредственности и наивности таким легким и желанным, бабушка, которая все это прошла, теряя лучшее, «не помня, не умея, не зная» — с грустью. Только раз в тревоге мелькнуло у Душана: интересно, что станется с прожитым в этом втором возрасте, который пустил его к себе, в возрасте мужества, и что будет с ним в третьем возрасте ремесла, и как отзовется это сильное и волнующее чувство, которое пришло к нему в день, когда готовились они с Амоном к поездке в деревню, столь желанную, что не успел он даже тепло, по–родственному попрощаться с домашними. Забыл разбудить бабушку, а она ведь так просила, когда, волнуясь, вместе с ними ждала машину, но не выдержала и уснула, как всегда, в полдень в летней комнате, шепнув Душану: «Я сейчас, я ненадолго». Он глянул на белое и спокойное лицо с капельками пота вокруг глаз, хотел все же разбудить, но потом подумал, как долго она будет целовать его — ведь мальчик впервые уезжал так далеко от дома, — не стал, выбежал к воротам.

Он ждал, что вот сейчас, из окна машины, проследит наконец за всей длиной той большой улицы, куда выходил их коридор, поедет затем и по другим улицам и всему городу — удивительное зрелище незнакомых мест и людей, которые — странно — не знают, куда едут братья; знакомый мальчик прижмется к жаркой белой стене, чтобы машина не задела его, глянет на их радостные лица, и догадается, и долго потом будет с завистью смотреть на братьев, которых увозят из духоты тесных переулков на простор, к деревьям, цветам и бабочкам. Но ничего такого не было, машина проехала немного по большой улице, затем неожиданно повернула направо, и братья увидели знакомый пустырь, закричали мальчикам под тутами, но те — жаль — не услышали, и машина вся в пыли выехала на дорогу, и здесь Душан с удивлением понял, что город кончился, а дом их еще совсем близко. Это открытие смутило его, и он опустил голову, чтобы подумать об увиденном, но деревенский дед толкнул его в бок и захохотал, довольный тем, что машина не прыгает больше на камнях улицы, не наклоняется с боку на бок в тесноте между стенами, а едет прямо и ровно.

Дед обнимал братьев, хлопал их по плечам и все спрашивал Душана:

— Ты ведь и вправду первый раз к нам едешь?

И сам же удивлялся и никак не мот поверить, что первый, смотрел строго на мальчика, будто хотел уличить во лжи, обнимал, словно жалел: — Вот времена, вот жизнь, теперь и родственники ездят друг к другу раз в сто лет. — И почему–то смеялся до слез над этим прискорбием, и Душан, глядя на него, подумал, что ворчит он и жалеет ушедшее свое «старое доброе время» совсем не как бабушка, разбавляет горечь и иронию восторгом и весельем. — В наше время никто и слова такого не знал — алимент! — Вынимал из одного и другого кармана какие–то бумаги, видно, ходил в скучную городскую контору и поэтому заехал за братьями так поздно. — Ничего, мы тоже кое–что знаем, кое–где были. Пришлось даже в свое время потолкаться в приличном обществе в поисках подруги жизни. — И удивление, которое он вынес из этого общества: — Молодые люди, знайте: женщины приличного общества так любезны, что не поймешь — приглашают ли тебя к любовному порханию или же просто так воспитаны и ничего такого не думают…