Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

Вот таким успокоенным, привыкающим к интернату прожил Душан до воскресного дня — с утра должна была приехать к нему мать с Амоном. Волнения, разговоры о родителях начались еще с вечера пятницы, а в субботу собрались те матери, которые забирали своих мальчиков на день домой. Мордехай, Истам, Дамирали, Ирод уехали домой, Аршак же отказывался, говоря, что ему здесь нравится, — мать его даже всплакнула. Аппак сказал Душану еще перед сном в пятницу, что к нему никто не ездит, взрослый, проживет он и без родителей. Душана растрогали его слова, и он рассказал о себе, как мать предупредила, что в первое воскресенье она не сможет забрать его домой, затеяли ремонт, виноградник вырубают, а нижнюю площадку двора, провалившуюся от дождя, засыпают и собирают плитами заново.

— Зато ты приедешь будто в новый дом! — утешала его мать.

Как ни сдерживал себя Душан, желая казаться равнодушным, все же после завтрака, еще задолго до прихода родителей, не выдержал, пошел в первый двор, к воротам, где должны были они собраться. Он посмотрел на пустой двор, чтобы привыкнуть к нему и чувствовать себя там с матерью свободно. Чья–то старая мать уже стояла сиротливо, как просительница. Душан глянул на нее и смущенно ушел назад, побродил во втором дворе, не таком пугающем, волнующем, а когда пошел опять к воротам, узнал от бегающих, кричащих мальчиков, что старуха эта — мать старшеклассника, который не хотел к ней выходить. Вместе с другими женщинами она сидела сейчас под навесом, а сына искали в других дворах и наконец поймали во втором коридоре, спрятавшегося наверху, между балками.

— Говорил: не ходи больше. Опять пришла? — сердился он на мать.

Она стыдилась, стыдила его, показывая на мальчиков вокруг:

— Посмотри, все радуются… Едят вкусное, домашнее…

Старшеклассника повели к директору Абляасанову наставлять, и он как–то странно посмотрел на Душана, будто удивляясь тому, что и Душан среди них всех.

Чтобы не казаться таким бессердечным, Душан еще издали побежал к матери и, обнимая, сел между ней и Амоном. И оба они, мать и Амон, как–то выжидающе смотрели на него, словно знали что–то такое, что он мог утаить.

— Тебе здесь хорошо? — Хлопала его по плечу мать, желая вывести из сонного состояния, в которое впал Душан, едва сел и коснулся ее телом. — Привык?

— Тебя кто обижает? — спросил строго Амон, ему не сиделось, он встал, желая найти обидчиков брата и ответить им по достоинству. — Смотри, наш род Темурий еще никогда ни перед кем не трусил!

— Нет, — сказал Душан матери тихо, — никто не обижает… — И внимательно посмотрел на измученное, серое лицо матери, проникаясь уже заранее неприязнью к незнакомому Наби–заде. — А как отец? Пишет?

— Ты почему спрашиваешь? — удивилась мать. — Снился отец? — И в суете и спешке вынула мешочек: — Вот сшила тебе. Положим все вкусное. Ты с товарищами делись.. Пай–Хамбаров — здесь? Хотела с ним переговорить…

— Я его видел… с утра, — ответил Душан, удивившись тому, как фамильярно, без тени учтивости назвала его воспитателя мать — не «дядя Пай–Хамбаров», не «Амин Турдыевич» — на европейский лад… хотя в его присутствии смущалась, заискивала.

Воспитатели тоже, один за другим, подходили к навесу, чтобы говорить с родителями. Слышно было, как они хвалят учащихся, должно быть утаивая все дурное для разговора с глазу на глаз.

— Поищем твоего воспитателя, — сказала мать, и они пошли теми же дворами и коридорами, как и в первый день, а в спортивном поле увидели Амона, играющего с учащимися в футбол. Были они все черные от пыли, которая стояла над ними, как тень.

— Амону здесь нравится, — сказал Душан, но голосом твердым и равнодушным, каким он умел подавить в себе обиду и волнение.

— Да, со всеми уже на «ты», — ответила мать. — Совсем не как мой младший. — Потом заволновавшись, словно выболтала тайну: — Но это только кажется, поверь, я ведь знаю как мать. В нем нет терпения и живучести, он здесь расползся бы, стал хулиганить… Потеряли бы мы его. А ты наоборот, соберешься…

Мать давно не говорила с ним так серьезно, убеждая, а ведь все для того, чтобы убедить его в чем–то неверном. Значит, серьезное всегда скрывает неискренность, а легкомысленная болтовня, как болтовня Пай–Хамбарова с тетушкой Бибисарой, убеждает правдивостью? А может, все не так? Что–то отодвинуло от матери сына за то время, пока они не виделись, и Душан показался матери изменившимся, повзрослевшим.

— Иди пока к Амону, а я поищу Пай–Хамбарова, — сказала мать, словно ради него и ехала сюда.

Едва Амон веселый, легко подружившийся с незнакомыми мальчиками, увидел фигуру брата, одиноко стоящего на краю поля, как вдруг проникся он его настроением, будто прочувствовал он все, что пережил здесь Душан. Амон побежал к брату, желая обнять его, шутливо потолкать в бок, развеселить, ибо он уже раз чувствовал Душана таким — в деревне деда, когда побил его в саду, и вот теперь все это вернулось к нему, как вина, здесь, в интернате…