Жизнеописания трубадуров

ГЕРВАСИЙ ТИЛЬБЕРИЙСКИЙ ИМПЕРАТОРСКИЕ ДОСУГИ О КОНЕ ГИРАЛЬДА ИЗ КАБРЕРИЕВ

Существуют люди, которые не верят ни во что сверхъестественное и не стараются, по какой причине и сами не знают, разобраться в загадочном. Итак, приступим к рассказу о том, о чем распространилась молва, что забавно само по себе и известно почти всему свету. В наши времена был в Каталонии рыцарь, происходивший из весьма знатного рода, решительный и отважный в бою, отличавшийся ловкостью и изяществом, которого звали Гираут де Кабрейра. У него был конь редкостной красоты, несравненной резвости, и, что беспримерно и наиболее поразительно, во всех трудных случаях подававший советы своему хозяину. Знатный рыцарь настолько его ценил, что прозвал добрым другом. Этого коня кормили только пшеничным хлебом из серебряной чаши, а подстилкой ему служила перина. Всякий раз, когда знатному мужу предстояло разрешить какое-нибудь наитруднейшее дело, он прибегал к своему коню за советом, словно тот был мудрейшим из мудрецов. Какими словами, знаками или движениями он пользовался, чтобы его ответы были понятны, никому, кроме его хозяина. Но достоверно известно даже его непримиримым врагам, что за советами он обращался только к своему коню и ни к кому больше, что во всем ему неизменно сопутствовала удача, что он обманывал всех, но его – никогда и никто, что никем он не бывал побеждаем, что уходил, если того хотел, от многих преследователей и в яростной схватке обращал в бегство всякого, кого избирал для себя противником. В юности рыцарь этот был живым, веселым, отлично владеющим музыкальными инструментами и пользовался завидным вниманием знатных дам. В нашем дворце (который по решению императорского двора на основании наследственных прав нашей супруги перешел к нам, сиятельнейший властитель[135], как Ваш дар по благосклонности Вашей) в присутствии блаженной памяти Ильдефонса, некогда преславного короля Арагонского[136] и Вашей свекрови (каковая была достойна безграничной хвалы), перед сеньорами окрестных мест и на глазах многих высокопоставленных лиц вышеназванный рыцарь часто брался за виолу; сеньоры пели при этом хором, а конь под звучание струн, следуя за размером исполняемой музыки, прыгал, проделывая невообразимые повороты. Что же дальше? Право, не знаю, что мне сказать. Если он был, и вправду, конем, то откуда в нем способность советовать, разум, верность, которые даже в мудрейшем способны вызывать изумление? Если он был оборотнем, как утверждают иные, или неким существом с примесью адских сил[137], то как же он поедал свой корм, а под конец, после гибели своего господина, случившейся из-за превеликой ценности его вооружения (ибо, поскольку его коню ради кровопускания отворили жилы, рыцарь сел на другого)[138], никогда больше не прикасался к пище, но, расшибив себе шею о стену, издох поразительным и прискорбным образом.

(5) ГИЛЬЕМ МИТА [139]

ГАЛЬФРЕД ВОЖСКИЙ ХРОНИКА

...Однажды летом в замке Бокэр[140] множество главнейших провансальских рыцарей предавалось нелепым пиршествам[141]. Поводом к ним послужило назначение английским королем дня, в каковой надлежало произойти примирение герцога Нарбоннского Раймона с Ильдефонсом, королем Арагонским[142]. Однако эти властители по каким-то причинам не прибыли. Рыцари нелепо прославляли своего тирана. Граф Тулузский вручил блистательному рыцарю Раймону д’Агуту сто тысяч солидов, и тот, разделив их на сто кучек по тысяче солидов, роздал каждому из ста рыцарей по такой кучке. Бертран Раймбаут повелел вспахать дюжиной запряжек быков замковый двор, а затем засеять его деньгами, на что ушло до тридцати тысяч солидов[143]. Гильем Толстый Марсельский[144], который привел с собою триста рыцарей – а всего при дворе их было почти десять тысяч – все потребные для кухни съестные припасы вместе с восковыми свечами и факелами[145] оплатил, как передают, из собственных средств. Графиня д’Юржель[146] прислала туда же венец стоимостью в сорок тысяч солидов. Предполагалось провозгласить Гильема Мита королем всех жонглеров[147], но и он по какой-то причине не прибыл. Раймон из Венессена похвальбы ради сжег на глазах у всех тридцать коней...

III. ДАНТЕ О НАРОДНОМ КРАСНОРЕЧИИ [148]

І.Х.3. А другой язык, то есть "ок"[149], доказывает в свою пользу, что мастера народного красноречия впервые стали сочинять стихи на нем, как на языке более совершенном и сладостном, как например, Петр Альвернский[150] и другие старейшие мастера.