Жизни и реальности Сальваторе

Ну да, подумал Мастер. Перестраховался. Если бы этот парень проснулся, одним камнем дело бы не обошлось. Когда в последний раз пациенту ввели недостаточное количество снотворного, оператора погребло под бредом испуганного сознания, пытавшегося избавиться от постороннего вмешательства. Матео называл это идиотией, но факт оставался фактом: пробуждение могло стоить жизни.

Мастер подошёл к ручью и, разбежавшись, перепрыгнул через него. Уже в полёте ему в руку вонзилась ярко оперённая стрела; он упал, перекатившись через плечо. Из кустов выскочили существа, до пояса напоминавшие саламандр. Две части разных видов были соединены чисто технически: огромные головы и крохотные верхние лапки выглядели непропорциональными по отношению к длинным человеческим ногам кофейного цвета. Потрясая копьями, существа ринулись на Мастера. Что-то на миг смутило его – что-то неправильное – но раздумывать было некогда. Он проговорил команду для Иглы – и в руках материализовалась нагината.

– Как там? Ты далеко зашёл, у нас плохо видно.

– Терпимо, – ответил Мастер, лениво отмахиваясь от саламандр. Их было штук семь и они оказались бы хороши против любого случайного вторженца: задавили бы силой. Но, как все защитные механизмы спящего мозга, умом не отличались и сильно мешали друг другу. Опытный Мастер вяло погонял их вокруг алтаря, затем начал теснить к ручью – заходя в него, они со звуком открываемого шампанского превращались в пену, – но в этот момент краем глаза увидел, как ещё одна тень перемахнула через ручей. На автомате он преградил тени дорогу мечом, но та вдруг, вместо того чтобы ринуться прямо на острие, расценивая его как врага, перемахнул через него и устремился к алтарю. В его руке сверкнул нож.

Кетцалькоатль, сидевший на стене, не сводил глаз с Мастера.

– Бай-я, – только и сказал Матео.

– Четвёртый?! – Мастер выдернул стрелу из плеча, бросил во мчавшегося к алтарю и громадными шагами помчался за ним. Саламандры заверещали: часть бросилась догонять Мастера, часть, неуклюже толкаясь, поспешила занять позиции для обстрела чёрного человека.

– Да, – Матео говорил, как стрелял из пулемёта. – Дьявол! Это какая-то чушь, этого не может быть. Идиотия! Да, да ещё одно сознание. Модистка ищет источник.

Модисткой он обзывал Закройщика.

Стрела тем временем преодолела расстояние и срезала незнакомцу кисть руки вместе с ножом. Та бесшумно соскользнула к подножью. Ниндзя обернулся к Мастеру; из его плеч возникли ещё две руки. Мастер приостановился, поражённый.

– Как это неясно?! – орал в наушниках Матео, забывший отключить микрофон. – Это ж экспериментальная технология, все машины на учёте! Что ты несёшь, идиот?!

Ниндзя с трёх рук швырнул в Мастера сюрикены. Тот выпустил нагинату из рук (она тут же исчезла), упал, пропуская звёздочки над собой, и те попали в саламандр. Трое из стражей пациента превратились в пену. Мастер перекатился, схватил отрубленную кисть с ножом в одну руку, материализовал нагинату в другую и перешёл в наступление. Ниндзя продвигался к алтарю, отбрехиваясь звёздочками, которые Мастер парировал трофейной кистью.

Кетцалькоатль смотрел на Мастера.

– Ага, …это так просто сделать, тут три человека страхуют… – продолжал орать Матео.

– Он меняет внешность.

– Чито? – в наушниках затопали; затем раздалась новая порция ругани.

Ниндзя ускорялся; вскоре вся правая рука оказалась истыканной сюрикенами. Мастер был вынужден спрятаться за ступень. Поток звёздочек кончился; выждав немного, мужчина выскочил из укрытия, но было поздно.

Ниндзя вонзил три сюрикена в беззащитное тело на алтаре и исчез.

Пациент захрипел; судороги выжимали его, как полотенце. Он упал с алтаря и, корчась, скатился к подножью лестницы.

Кетцалькоатль поднялся на ноги и взмыл в воздух.

Землю начало трясти, словно в агонии.

– Выбирайся, Нуэстро. Он умирает.

Мастер всё-таки сбежал вниз по лестнице и перевернул пациента лицом вверх.

Изо рта бедняги тянулась ниточка крови. Мастер прижал пальцы к его шее – пульс не прощупывался.

1. Зрение

Если долго движешься сквозь вязкое пространство, вроде воды, то будто растворяешься в нём. Не остаётся никаких границ тела; однообразие движений лишает тебя их, делая одним целым с волнами вокруг, будто ты – тоже только волна. В такие моменты я спрашиваю себя: в чём же всё-таки граница между «я» и «не-я»?

Однажды я твёрдо ответил себе: эта граница проходит там, где начинается боль. Где ты цепляешься за камень, медузу, водоросль, астероид и ощущаешь, как что-то пронзает поверхность, а потом жжёт что-то внутри в ответ.