Жлобология. Откуда берутся деньги и почему не у меня

Если кто-то делает бизнес, который решает какую-либо проблему лучше, дешевле, быстрее, то вся экономика будет работать чуть лучше. Сегодняшняя экономика потеряла этот динамизм – а после Второй Мировой он был очень, очень высок, тогда по всему миру царило всеобщее процветание. Сейчас появляется меньше новых компаний, и меньше старых динозавров скопытивается.

В 1992 году примерно 60 % работающих было занято в старых компаниях (это которым более 16 лет). В 2011 году таких контор стало в полтора раза больше, а доля трудящихся там американцев выросла до 75 %. Это обнажает неприятную проблему: большие старые фирмы заинтересованы в сохранении status quo и даже прилагают усилия для того, чтобы сделать среду менее конкурентной. Они добиваются снижения налогов, бесцеремонно сражаются за госконтракты и лоббируют изменения в законодательстве, чтобы не допустить появления новых игроков или задавить их в зародыше.

С 1998 по 2010 год траты на лоббизм выросли в почти в два раза! Между прочим, существует доказанная связь между тратами на лоббистов и ростом прибыли. Самое занятное, что этот рост практически весь достаётся топ-менеджерам: между политической активностью и компенсацией топов есть сильная корреляция. Самые хитрые и пробивные люди делают, в общем-то, рациональные вещи: они добиваются повышения собственного благосостояния, а не бьются за рост всей экономики (или компании, где они работают).

Самая жесть для начинающего инвестора, о которой он даже не подозревает: стать акционером новой компании становится всё труднее. А значит, шансов выбиться в люди всё меньше.

Но это, скажем прямо, проблемы белых людей. Нам же для начала надо понять, что американский фондовый рынок даёт экономике львиную часть инвестиций. В России деньги поступают в экономику двумя путями: от ЦБ через госбанки, и от олигархов через офшоры. Получается, что наши недорептилоиды (чиновники, госбанкиры, приватизаторы и их «удачливые» сынульки) держат потенциальный экономический рост у себя в руках. При этом на новое производство малому и среднему бизнесу кредит взять просто невозможно: после 2–3 месяцев сбора документов для «кредитного аналитика» у вас попросят то же самое, только с перламутровыми пуговицами. А потом пошлют нахуй. Я сам это проходил. К сожалению, два раза. Второй раз был уже шизофренией: всё было ровным счётом как и в первый (только банк был другой), и я почему-то думал, что всё выйдет иначе. Но нет. «Вы не проходите по нормативам. Предлагаем вам оформить кредит вместо юрлица на физлицо под залог квартиры». Совсем ёбнулись эти банкиры.

Я ещё в «Хулиномике» рассказывал, что снижение неравенства выгодно и богатым людям тоже. Окружающие становятся счастливее, а от этого зависит, например, здоровье детей. Да и взрослых тоже. К тому же, очевидно, что, говоря по-селигерски, в «обществе равных возможностей» у трудолюбивого человека куда больше шансов выбиться в люди. Это вроде бы всем очевидно, но почему-то никто созданием этих равных возможностей не занимается. По крайней мере у нас. А как было бы круто завести Министерство Равных Возможностей! Только, боюсь, тогда, как у Оруэлла, некоторые стали бы более равны, чем другие.

Хорошо организованные финансовые рынки способствуют более справедливому распределению богатств. Как простому человеку получить кусок средства производства (опять Маркс, что ж такое)? Да просто купить акцию завода на бирже! Начать хоть какой-то доход получать со своего капитала, а не с зарплаты. А у нас весь рынок размером с половинку Эппла. На 145 миллионов населения брокерских счетов всего тысяч 200, и сколько из них активных, ни брокеры, ни биржа вам никогда не расскажет. Потому что их меньше половины.

8.7. Выдавить и не дать

Мало кто знает, что сейчас публичных компаний в два раза меньше, чем 20 лет назад[121]. Несмотря на некоторые очень распиаренные большие IPO, большинство новых компаний рассчитывает на частный капитал, помогая создавать систему, в которой венчурные капиталисты зарабатывают на экономике стартапов. Что здесь плохого? Да то, что рядовому инвестору этот вариант вложений стал практически недоступен.

Первая причина отказа компаний от IPO: это дорого. Инвестбанки съедают порядка 4.2 миллиона баксов (плюс 5 % от фандрайзинга), и потом ещё по $1.5 ляма в год за «маркетмейкерство», аудит и всё такое. Но ещё более важно то, что частные фонды выросли с 1 триллиона долларов в 2000 году до более чем 5 триллионов в 2017-м.

Поэтому, когда вашему стартапу по аренде скутеров внезапно потребуется 300 миллионов долларов, проще зайти к какой-нибудь Секвойе и попросить, чем пытаться вывести компанию на биржу.