Жлобские хроники (СИ)

Пораженный до глубины души отточенной бессмысленностью и красотой слов призрака, я и не заметил, как тот умолк и стал вопросительно смотреть на меня. Прикрыв глаза рукой и тихонечко смахивая благодарные слезы, я продолжал парить в очаровании. Но все когда-нибудь проходит. Прошло и это. Тихий шепот снизу вернул меня к действительности:

О небо! О земля! Кого в придачу?

Быть может, ад? Стой, сердце! Сердце, стой!

Не подгибайтесь подо мною, ноги!

Держитесь прямо! Помнить о тебе?…

Еще стихи! Поискав глазами новый источник столь чудных звуков, я обнаружил маленького буку, пристроившегося в небольшой норке с округлым сводом. Бука строго посмотрел на меня и прошипел:

— Ну, чего уставился? Далее, по тексту, призрак уходит, а ты должен поклясться. Давай повторяй:

О небо! О земля! Кого в придачу?

Быть может, ад? Стой, сердце! Сердце, стой!..

(У. Шекспир, "Гамлет", Стихотворный перевод — Б.Пастернака, построчный — Скока)

И вот тут-то у меня проснулась совесть! Ну надо же! Какой я дерьмюк! В то время как Живец там мучается животом, я, как последняя дрянь, тут стихами наслаждаюсь!

— Там, эта… Мне Живца спасать надо, — сообщил я строгому буке и бросился бежать к Дозору.

Слава богам, бежал я быстро и успел вовремя — дозорный был еще жив. Подняв его пинками с пола, я вытолкнул бедолагу в проход и, прижавшись спиной к стене пещеры, начал вслушиваться в удаляющийся скулеж. Жалобные звуки становились все тише и тише, а потом и вовсе изчезли. Я разочарованно вздохнул и оторвался от стены. Судя по всему Живец никого не встретил. Ну ладно, говорящего буку — его он мог и не заметить, но привидение, привидение?

"Далее по тексту призрак уходит" — вспомнились мне слова буки. Так ведь не видел я там никакого текста. Мне представился черный омерзительно блестящий шевелящийся текст, по которому сходит в Ад призрак и меня пробрала дрожь. Вот гадость!

Тяжело вздохнув, я растянулся прямо на камнях, и только тут вспомнил, что пароль-то и не спросил. “Да и ладно,” — подумалось мне — “все равно никто не придет”. Неожиданно мне стало легко и хорошо, обиды отступили, в голове прояснилось, и я всех, кроме Одноглазого, простил. "Да пошли они! — решил я. — Куда им до меня? Глупо обижаться на убогих и слабоумных. А вот Одноглазый, зараза, это да. Это мозг. Хитрая сволочь. Это…" Я мог бы много чего порасказать о своем учителе, но тут в проходе, ведущем к Водопаду, послышались чьи-то шаги и мне пришлось быстро и по возможности бесшумно взобраться на каменный карниз, выступающий над входом в Зал Дозора. Устроившись поудобнее, я огляделся и обнаружил, что часть карниза, на которой я лежал, держится исключительно на честном слове. Вот так. Если нажать здесь, здесь, и здесь, громадная каменюка ухнет вниз. А мы тут ходим чуть ли не каждый день. О, Скок, ты просто обречен приносить людям пользу и постоянно спасать этот никчемный народишко, жалко что… Ба, да это же Одноглазый!

Мой бывший друг и учитель зашел в Зал Дозора и начал удивленно оглядываться, разыскивая, очевидно, меня. Не знаю, что толкнуло меня в тот момент, но я быстро перекатился к ненадежной части карниза, нажал здесь, здесь, и здесь, и громадная каменюка, как я и предполагал, ухнула вниз, а вслед за ней и я. Бедняга Одноглазый своими мозгами измазал весь пол. Правда, их у Одноглазого оказалось не так и много, как мне всегда представлялось. А сколько говорилось умных речей, поучений, наставлений, и где только все помещалось?

Неожиданно Одноглазый зашкрябал рукой, и в его потухшем было глазе вновь зажегся свет жизни. Ага! Я так и знал, что голова у моего учителя была явно не главной частью тела. Интересно тогда, какая?

— О, Скок, — проскрипел он, — как не удачно все… На, возьми… Старик тебе… — Одноглазый протянул мне маленькую розовую чешуйку — твой Дар и это… Просто положи в рот… — и умер. Важное, наверное, задание было, раз с того света вернулся.

Я рассмотрел чешуйку. Похоже на кусочек слоистого холма, только розовая. И покрыта какими-то белесыми мелкими кристаллами. Никогда такого не видал. Интересно… Как он сказал? “Просто положи в рот”. Сказано — сделано. Чешуйка моментально разбухла и прилипла к языку. Пошуровав во рту пальцем, я засунул ее за щеку и обернулся на звук шагов. Надзирающий за порядком, собственной персоной, мать его.

— О Боги, что это? — воскликнул он, указывая на мозги Одноглазого.

— Горшок с кашей уронил, — ухмыльнулся я.

— Какой горшок? Это же Одноглазый, — хрупс, с повернутой назад головой Надзирающий рухнул в объятия учителя, а я выглянул в проход и прислушался, не несет ли еще кого нелегкая, и тут меня расперло.