Жмурик, или Спящий красавец по-корейски

— Ивар Захариевич… А как у вас здоровьице? Нервишки не шалят? Сердечко не сбоит? Желудок там, гастрит, язва, цирроз? Не мучает, нет?

— А шо? — безмерно удивился Блюменкранц, откинувшись на спинку своего кресла и постукивая ручкой по столу. — Я таки настолько плохо выгляжу? Менэ портит всю ауру этот чёртов галстук? Говорил же тёте Розе, не надо дарить такую гадость! Но Софочка была, увы, непреклонна… Видите ли у тёти Розы просто таки шикарный вкус.

— Плюньте тёте Розе в кофе, наличие у неё вкуса явно недоказанный наукой и Британскими учёными факт, — машинально съязвила в ответ. — Ивар Захриевич, скажите честно… Это месть за мои тиранские замашки? За воспитательные меры в адрес обнаглевшего лежбища морских котиков в прозекторской? Или просто неудачная шутка?

— Женечка, побойтесь бога! Какие шутки?! — Ивар Захариевич аж поперхнулся воздухом от возмущения и начал активно жестикулировать руками. — Да когда я таки шутил подобным образом в последний раз, то на утро проснулся женатым, с детьми и тётей Розой в ванной. А мама Циля, моя любимая и обожаемая во всех смыслах тёща заняла стратегический пост наблюдения на кухне. На всей кухне, Женечка! Вы таки видели чехол для танка? А мне такие приходиться на заказ в ателье шить дабы мама Циля и тётя Роза даже не думали возмущаться по поводу мне нечего одеть! Так что нет, никаких шуток!

— Я прям даже не знаю, порадоваться мне таким откровениям или же посочувствовать вам от всей своей чёрной и подлой душонки, — почесав затылок, я всё же понадеялась, что меня пронесёт как фанеру над Парижем.

Потому что я люблю свою работу, я приду сюда в субботу! Но должность зама это такой, извиняюсь, геморрой, который не компенсируется ни повышенным окладом, ни почти нормированным рабочим днём, ни другими возможными плюшками! Да и потом.

Я ведь не шутила, когда про проклятье ляпнула! Нет, там была доля шутки, но именно что доля, и та, мизерная! За два года моей интернатуры сменилось три кандидата как минимум, а ещё три срезало на этапе собеседования. И вот как-то не хочется мне пополнять ряды этой печальной статистики!

— Женечка, неужели вы боитесь какого-то нелепого проклятья? Я вас таки умоляю! Проблема нашего вышестоящего руководства в том, что полевую работу они видели разве что в учебниках, в далёкие студенческие годы и то, во время строительства БАМа, — Ивар Захариевич так экспрессивно всплеснул руками, что только чудом не снёс тяжёлую металлическую рамку с семейным портретом, с краю стола. Побледнел, схватился за сердце, убедился в целостности ценной реликвии и вновь глянул на меня. — Или вы таки испытываете что-то вроде… Страха?

А вот тут я искренне, просто нечеловечески, вот просто до глубины той самой чёрной душонки оскорбилась. На слабо меня, конечно же, брали не в первый раз. И всегда это было безуспешно, коли подобным непотребством изволили заниматься мои обожающие стебаться друзья и недальновидные коллеги. Обычно после таких вот попыток они узнавали о себе много нового и шли, молча, изучать очередной пеший маршрут дальнего путешествия…

Но не в этом случае! Я могу стерпеть всё, кроме сомнений со стороны единственного адекватного и относительно вменяемого человека в нашем морге! И пофиг, что он начальник, еврей и одессит в одном лице! А самое страшное, что Захарыч-то об этом прекрасно осведомлён, вон как довольно лыбиться, ехидна утконосая!

Прям цугцванг какой-то, египетского фараона ему в сожители по гробу! И я бы, может отказалась… Но какая это тогда я-то буду? Если и я, то явно никакая!

— Ивар Захариевич, вы ж меня через неделю сам выпните, — задумчиво протянула, прищурившись и строя коварные планы. — Я ж заноза в энном месте, рот у меня не закрывается, а уважение отсутствует как факт биографии, вместе с совестью отдыхая на Карибах!

— На что спорим, Женечка? — тут же заинтересованно подался вперёд Ивар Захариевич, чуть ли не руки в предвкушении потирая. И глядя на его такое неприкрытое нетерпение пополам с предвкушением, я прямо-таки слышала грохот в собственной голове…

Это печально и категорично рушились все мои нереализованные планы и придуманные способы самоликвидации с вожделенной для многих должности. Что у этого еврея одесского колориту не отнять, так это удивительной способности всегда остаться в выгодном для себя положении. А выиграть спор с собственным подчинённым так и вовсе святое дело, на которое товарищ Блюменкранц положит всё и даже больше. Не в ущерб себе, конечно же…

И исключительно на пользу собственного благосостояния. Однако, в этот раз нашла коса на камень. Я щеголяла своим бараньим упрямством, Захарыч собственным еврейским колоритом. Ему нужен был надёжный зам, мне спокойная и, желательно, долгая жизнь, на прежней, хоть и малооплачиваемой должности!

Потому как пополнять коллекцию жмуриков в холодильнике собственной горячо любимой работы не хотелось от слова совсем. Там одиноко, темно, страшно и боязнь замкнутых пространств просто цвести и пахнуть начинает! Так что сдаваться я была не намерена! Ни за что!