Сол — это брат Суламифь, не только по гнезду, но и по крови. Насколько я знаю, у них очень сильная родственная связь.
— Так, — взгляд шефа лихорадочно забегал по салону. — Это уже кое-что. Значит, — он снова посмотрел на стригойку. — Твоего брата взяли в заложники?
Девушка закусила губу, по подбородку потекла тёмная густая кровь.
— Не надо отвечать, просто моргни, — быстро сказал шеф. — Ведь моргать никому не запрещено, правда? Всего лишь функция организма, ничего особенного.
Суламифь с облегчением прикрыла глаза. А потом распахнула их и требовательно посмотрела на шефа.
В гляделки играли через зеркало заднего вида — она так и сидела, вцепившись в руль обеими руками, ногти на пальцах сделались неприятно-серого трупного цвета.
— Так… — повторил шеф. — В заложники взяли не только Сола, — предположил он. — Ещё… Что, всех? Всё ваше гнездо?
Суламифь зажмурилась так сильно, что на виду остались лишь кончики чёрных ресниц.
— Теперь ясно, почему Тарас голосовал «за», — сказал я.
Накатило облегчение.
Слава Богу, хоть что-то начало проясняться.
Кто-то шантажирует питерских суперов. Кто-то, не побоявшийся ни Алекса — дознавателя класса «архангел», ни майора Котова с его почти всесильной конторой на Суворовском…
Любопытно: а чем могли припугнуть отца Прохора? Всё время, что мы были знакомы, чудо-отрок казался существом совершенно бесстрашным — и не потому, что страдал безрассудством.
Просто мне трудно было измыслить силу, способную его напугать.
— Значит, к Тарасу ехать смысла нет, — сказал я. — Он нам всё равно ничего нового не скажет — как не сказал и в театре.
— Интересно: почему не забрали тебя? — спросил Алекс стригойку, всё так же через зеркало. И сам же ответил: — Потому что ты была с нами, — Суламифь моргнула. Она уже пришла в себя, отпустила руль и теперь бессильно сидела, опустив руки на колени. — Тарас СПЕЦИАЛЬНО определил тебя к нам: чтобы защитить, — девушка вновь опустила глаза. — Потому что ты что-то знаешь. И мы должны это знание из тебя извлечь.
По моей спине пробежала неприятная дрожь. То, как он это сказал… будто лягушку собрался препарировать.
— Не бойся, — я положил руку ей на плечо. — Мы сможем тебя защитить.
Суламифь только усмехнулась и покачала головой.
— Я не боюсь, — хрипло сказала она. — Не за себя.
— Ладно, поехали домой, — скомандовал Алекс.
Мне пришлось перебраться за руль — у Суламифь совсем не осталось сил. Несмотря на подпитку моей кровью, она выглядела серым сдувшимся шариком.
Дома нас ждал сюрприз.
Нет, не в виде орлов Котова, прибывших конфисковывать наше имущество раньше срока.
На кухне, нервно сжимая в тонких пальцах горячую кружку, сидела наша соседка.
Аврора Францевна, — вспомнил я. — По профессии, кажется, физик.
Глаза у женщины были больные. Как у собаки, которую только что сбила машина.
Глава 7
Тётка радужного пятна не заметила.
Проверив, что Маша поела и наскоро осведомившись, как дела, она тут же умчалась.
И каково же было Машино удивление, когда оказалось, что тётка поскакала к соседям!
Ну всё, — решила девочка, запихивая скатерть подальше, с глаз долой, в шкафчик для обуви. — Теперь Антигона ей точно наябедничает.
Как приклеенная, торчала она в окне своей спальни — в надежде увидеть хоть что-нибудь. Но не вышло: тётку, видать, проводили на кухню, а та часть дома из окна не просматривалась.
Тётки не было довольно долго и Маша вся извелась. Где-то она прочитала такую фразу: ожидание смерти хуже самой смерти.
И теперь как раз выдалось время над ней поразмышлять…
Маша уже была согласна на любую головомойку, на любые санкции, когда к дому подъехал длинный, как вагон метро, лимузин, из которого вылезли важные, как пингвины, Алесан Сергеич и Сашхен.
На похороны ходили, — со знанием дела решила Маша.
Как-то она уже видела Алесан Сергеича в таком специальном костюме, как будто он пингвин. Мыш Терентий объяснил, что так люди одеваются лишь по особым случаям: или в театр, или на похороны.
И так как в театр взрослые ходят вечером — дедуктивно вычислила Маша, тётка брала её однажды на взрослый спектакль. Значит, были на похоронах.
Услышь её логические выкладки старший сосед, он бы закурил свою любимую вишнёвую трубку, скорбно покивал и нашел бы, что девочка, в общем и целом, права.
Устами младенца глаголет истина, — сказал бы он и поморщился: говорить стёртыми от долгого употребления фразами господин Голем не любил.
Алесан Сергеич и Сашхен прошли по тропинке в дом, за ними тащилась совершенно офигенская девица с причёской шариком и такой чёрной кожей, что Маше она показалась глянцевой, как крышка рояля в актовом зале школы.
Девица была грустная: пухлые губки поджаты, глазки смотрят в землю…
Интересно: а как её зовут?.. — завистливо вздохнула девочка. — Уж конечно не Машей.
У такой фифы ТОЧНО самое, что ни на есть, КОРОЛЕВСКОЕ имя…
Некоторое время Маша предавалась размышлениям об именах. Твёрдо она была уверена лишь в одном: чем ЭКЗОТИЧЕСКЕЕ было имя, тем интереснее у человека жизнь.
А людям с такими именами и волосами, как у неё, даже на театре разрешали играть только всяких там… поломоек.
Да-да-да, она сама видела.