Жмых

Имя этого человека было овеяно легендами. Одни называли его опасным анархистом, сеявшим смуту и разрушения, для других он стал живым символом свободы. Что из этого являлось правдой, что вымыслом — один Бог знает. Конечно, я и до встречи с Престесом слышала про его «непобедимую колонну»[49]. В те годы об этом неуловимом партизанском отряде писали все газеты. Никогда не интересовавшись политикой, я, тем не менее, знала и о военном движении тенентистов[50] — молодых офицеров бразильской армии, восставших против кофейных баронов, и о его лидере и идейном вдохновителе Престесе. С отрядом в несколько тысяч человек полковник Престес совершал набеги на небольшие города, нанося нешуточные поражения правительственным частям. Это был грандиозный многолетний поход по всей стране. Недели не проходило, чтобы Бразилию не сотрясали революционные бунты. Копакабана, Сан-Паулу, Минас-Жераис, Баия, Риу-Гранди-ду-Норте… — они вспыхивали то в одной, то в другой местности, как ослепительные кровавые факелы[51].

Я смотрела на Престеса с нескрываемым интересом:

— Как же, знаю… знаменитый бунтовщик…

— Не бунтовщик, а повстанец. Именно поэтому вы будете не повешены, как собака, в сарае, а казнены публично после справедливого суда.

— Какого ещё суда? Что за бред! У вас нет ни морального, ни юридического права судить меня… Вы сами преступник!

— Я — вне закона, мадам, но я не преступник.

— Я видела плакаты с вашей физиономией. Они расклеены по всем полицейским участкам страны! А ещё газеты… О вас пишут чаще, чем о голливудских кинозвёздах.

— Что есть, то есть: благодаря мне репортёры не сидят без работы.

— И вы осмелитесь меня судить?

— Через четверть часа за вами придут. Если верите в Бога, можете помолиться.

Он ушёл, заперев меня на замок. Как раненая лиса, я заметалась в поисках лазейки, через которую можно сбежать. Как назло сарай был сколочен из крепких брёвен. Я обшарила каждый закуток в поисках мотыги или мачете — тщетно. Меня охватила паника. В эту минуту я услышала лязг отворяемого замка.

Я перебила все глиняные плошки, до которых только смогла дотянуться, но это не помогло: два мужлана связали мне руки, вытащили из сарая и через злобно клокочущую толпу поволокли к высокому дереву. На одном из крепких сучьев уже качалась длинная пеньковая верёвка, а под ней — пустая ржавая бочка. Здесь же стояли Престес и два похитителя. Увидев меня, один из них кинулся с кулаками. Пока его оттащили, он успел разбить мне подбородок. Потом чьи-то сильные руки рывком поставили меня на бочку. Я и охнуть не успела, как шею сдавила верёвка. Оказавшись на плахе, я осмотрелась: несколько сотен мужчин, все вооружены. Таких разжалобить — дохлый номер.

Полковник Престес сделал шаг вперёд.

— Братья по оружию! Посмотрите на эту женщину. Пусть вас не обманут её молодость и хрупкость. Перед вами настоящее исчадие ада. Она похищала и продавала детей на потеху богатым выродкам. Она не просто эксплуататор трудового народа, она — работорговец. С помощью силы и обмана она растлила и принудила к занятию проституцией сотни маленьких беспомощных девочек, наших дочерей и сестёр. Ей нет и не может быть прощения! Я требую для этой женщины законного возмездия — смерти!

«Смерти! Смерти!» — раздался единый гневный рёв.

Палачи бросились ко мне с намерением выбить бочку из-под ног.

— И это ваш «справедливый суд»?! — истошно завопила я. — Даже законченным злодеям дают возможность сказать последнее слово! А вы вешаете меня без суда и следствия, как трусливые шакалы!

— Если у вас есть, что сказать в своё оправдание, можете защищаться, — холодно отозвался Престес. — Но предупреждаю заранее — ваша участь предрешена. Так что можете не взывать к милосердию. Ваша ничтожная жизнь не стоит и слезинки загубленного вами ребёнка.