Жмых

Сначала всё шло более или менее сносно. Он каждый день демонстрировал свои новые творения, советовался, какую выбрать раму, просил найти состоятельного покупателя. Но постепенно богемная жизнь поглотила его без остатка. Его неудержимо тянуло к праздным, неприкаянным типам, не имеющим ни дома, ни постоянного источника дохода, ни цели в жизни. Подобно стае обезьян, с пронзительными криками прыгающих по веткам, они перескакивали из одного кафе в другое, часами просиживая за столиками и ведя пустопорожние разговоры. День сменял вечер, вечер — ночь, а они, накачанные алкоголем, окутанные плотными клубами сизого дыма, словно и не замечали этого. Их не страшили перспективы остаться без гроша — деньги в их кармане и так были редким гостем. Их не пугала возможность лишиться крова — они беззаботно кочевали с квартиры на квартиру, а если ничего подходящего рядом не оказывалось — ночевали, где придётся: на пляже, прикрывшись пальмовыми ветками, на скамейке в сквере, в приёмном отделении госпиталя. Что ни день, устраивали публичные скандалы и дебоши, а потом похвалялись своими «подвигами». Они считали себя бунтарями и мятежниками, а на деле были всего лишь распущенными и тщеславными юнцами, мнившими себя гениями. Отныне это сборище нетрезвых и беспутных психопатов стало постоянными спутниками Антонио. Он мотался с ними по всем выставкам и вечеринкам, которые никогда не проходили друг без друга, и отчаянно пытался подражать. Иногда, в надежде перещеголять кого-то из своих новых друзей, он откалывал такие фортеля, что мне потом приходилось откупаться от полиции. Его частенько можно было видеть расхаживающим по улицам пьяным, в обнимку то с одним, то с другим «источником вдохновения». Потом он приводил свою пассию домой, и она позировала ему обнажённой. Судя по доносящимся из стен мастерской звукам, в течение сеанса художник и натурщица несколько раз прерывались на занятия любовью.

Какое-то время я пыталась делать вид, что я ничего не вижу и не слышу, а потом собрала свои вещи. Отец Гуга постарался меня урезонить: «Почему вы должны уходить из собственного дома? Прогоните его! Пусть катится ко всем чертям, скот неблагодарный!» — но безуспешно: я уехала, напоследок оставив пачку денег. «Постарайтесь, чтобы он ни в чём не нуждался: кисти, краски, еда, одежда…». «Девки…», — в тон мне ответил управляющий. «Замолчите!». «Знаете, что я вам скажу, мадам, — пряча банкноты за пазуху, проговорил он. — Дура вы, мадам, вот что!.. Жаль, что мы тогда не заключили пари!».

…Через неделю Антонио ворвался в мой дом в Эспириту-Санту. «Посмотри, — кричал он, тыча мне в нос смятыми купюрами, — я продал сам, без твоей помощи! Видишь… видишь, сколько денег!.. И будет ещё больше!..». «Надеюсь, ты догадался часть из них выслать семье?» — ледяным тоном проговорила я и сразу же охладила его ликование. «Кому? — поперхнулся он. — А… ну да… Нет, пока нет… Этого слишком мало… Пошлю, как заработаю больше…».

Я приняла твёрдое решение оборвать эту неудобную и обременительную для меня связь, и поэтому сразу же, едва он приблизился, отстранилась от него.

— Эй? — в его глазах было неподдельное изумление. — Я соскучился…

— Меня ждут в банке.

— А, вон оно что… А я уж подумал, что ты всё ещё дуешься из-за той рыжей… ну, которая тогда ночевала у нас, помнишь?… — этот неожиданный поворот застал врасплох, а он, тем временем, воспользовавшись замешательством, заключил меня в объятия. — Ты ведь не будешь злиться из-за такой ерунды?.. Для меня это не имеет значения… Ты ведь и сама это знаешь…

— Ты — сукин сын… — мой шёпот звучал беззлобно и безвольно.

Его улыбка была обезоруживающе обаятельной:

— Может быть…

Могла ли я тогда знать, что женщины — одна из самых безобидных проблем, с которой мне предстоит столкнуться…

Мы вернулись в Рио, и всё возвратилось на круги своя, с единственной разницей — неверность Антонио меня больше не трогала. Ревновать можно к конкретному человеку, но не к толпе. А он, похоже, не пропускал ни одной юбки. Официантки, прачки, продавщицы, горничные, уличные проститутки… Они появлялись и исчезали, как вспышки молнии в небе. На какой-то краткий миг, рисуя, он, наверное, любил каждую из них, но когда картина была закончена, впаяв в себя душу натурщицы, забывал…