Жмых

Не знаю, кто первый из смертных придумал налоги, скажу одно — это был гениальный человек. Присвоить себе право на то, что не принадлежит никому, или, вернее, является общим достоянием — это самая большая афера в истории человечества. И это даже не мошенничество. Это ограбление. Зачем стегать кого-то нагайкой, когда нужно лишь обложить непомерной данью буквально всё, на что падает хозяйский глаз — от рабочих инструментов до питьевой воды — и тогда не ты, а тебе будут вечно должны эти нищие, работающие на износ люди…

Если бы кому-то из батраков взбрело в голову упрекнуть меня в том, что я бессовестно наживаюсь на его брате, я бы наглухо закрыла такому наглецу рот. Кто, как не я, восстановил на фазенде мир и порядок! Только благодаря мне стычки с капатасами не превратились в кровавую бойню. А ведь всё могло закончиться иначе.

…Когда я вернулась вместе со своими работниками домой, обнаружилось, что все земли Сантос оккупированы полицейскими. Среди непрошеных гостей, в сопровождении свиты капатасов, невозмутимо разъезжал на своём скакуне и Отавио Ламберти.

Мне как хозяйке плантации было объявлено, что на территории поместья укрываются государственные преступники. И тут же поступило безапелляционное требование — немедленно выдать их властям.

Солдафону в офицерских погонах, размахивающему пистолетом перед моим носом, я сдержанно ответила, что никого не прячу. Он недоверчиво хмыкнул. Я почувствовала себя задетой за живое: ещё совсем недавно сомневаться в правдивости слов белой сеньоры было непринято. Словно прочитав мои мысли, полицейский снизошёл до ноток извинения в голосе: «В стране введён чрезвычайный режим, госпожа Антонелли… Всё из-за проклятых левых!»… Если бы Ламберти не переманил капатасов на свою сторону, что, фактически, оставило мои владения без вооружённой охраны, я бы просто попросила этого молодчика убраться, а так ничего не оставалось, как самой предложить ему обыскать фазенду. При этом, правда, я выдвинула непререкаемое условие — подёнщики, которых я привела с собой из сельвы, не должны подвергнуться аресту. «Готова засвидетельствовать под любой присягой, что лично ручаюсь за каждого из них, — заявила я. — Среди этих людей нет преступников, слово сеньоры!». «Если я правильно вас понял, госпожа Антонелли, за тех менсу, которые были не с вами, вы поручиться не можете?» — многозначительно произнёс офицер. Я задумалась: прятаться на фазенде могли лишь те, кто стрелял в меня, а если так, то этих головорезов сам бог велел пустить в расход. И потому утвердительно кивнула: «Совершенно верно»… И всё-таки я просчиталась.

Увидев, кого схватили солдаты, я поняла, что совершила непоправимую ошибку: это были совсем не те, кто пытался меня убить.

Пришлось выдержать поистине душераздирающую сцену, когда арестовывали сыновей Лукаша. На них, как на главных подозреваемых в смерти старого сеньора Ламберти и зачинщиков всех произошедших на территории Сантос беспорядков указал Кассио Альварес… До сих пор в ушах стоят вопли, которыми разразилась подружка одного из парней: «Не трогайте его, негодяи!.. Куда вы его тащите?.. Клянусь Мадонной, он ни в чём не виноват!.. Жозиас, любовь моя! Что они хотят с тобой сделать?!.».

…Братьев нашли в сарае. Старший был ранен. «Вот почему, когда все сбежали в сельву, конюх оставался в посёлке», — мелькнуло в голове.

Молодым людям скрутили руки длинными верёвками, концы которых привязали к сёдлам. Когда наездники, стегнув лошадей, тронулись в путь, несчастные были вынуждены, сбивая ноги, бежать за ними вприпрыжку.

Старик и девушка со стенаниями кинулись к начальнику полицейского отряда. Я бы очень удивилась, если бы он внял их мольбам. Но, как и следовало ожидать, офицер лишь с досадой отмахнулся от просителей… И тогда они бросились ко мне. «Что же это делается, сеньора?! Честных людей без суда и следствия уводят среди бела дня! Да что же это за порядки такие?!» — кричала женщина. «Заступитесь за моих бедных мальчиков, нинья Джованна!.. Мои Жозиас и Карло — ну какие они преступники!.. Что же теперь с ними будет?..» — всхлипывал Лукаш. Не в силах выдержать его умоляющего взгляда, я отвела глаза… Они, обнявшись, ещё долго причитали на дороге, глядя вслед уходящему конвою, — обезумевший от горя старик-отец и брошенная невеста.

Ламберти крутился тут же. От меня не укрылся торжествующий взгляд, который он бросил на плачущую женщину… Такой страсти в глазах мужчины я не видела уже очень давно! Похоже, этот взгляд заметила и она. Слёзы тотчас высохли в её глазах.

— Всё ты, мерзкий выползень! Сын ослицы и павиана, всё ты! — завопила женщина. — Чтоб на тебя напала проказа! Чтоб тебя скрутила болотная чума! Пусть вороны выклюют твои глаза, а муравьи сожрут твою печень! Пусть твои сыновья сдохнут на паперти, а дочери — на панели! Чтоб ты жил хуже шелудивой собаки! Чтоб твоим домом была куча навоза, подлый ты, бесчестный человек!.. Я с тобой ещё поквитаюсь! Я ещё выцарапаю твои бесстыжие глаза!..