Жмых

Индейские духи меня не страшили — в их могущественную силу я не особо верила. Но вот с живыми представителями ботокудо[107] встречаться не хотелось: стремительные, как ветер, коварные, как тайры[108], они нападали внезапно и поражали смертоносными стрелами. Даже вооружённые до зубов капатасы не рисковали поодиночке соваться в сельву. Чтобы справиться с индейцами, мало иметь в руках двустволку, нужны ещё глаза на затылке: по быстроте реакции и меткости эти жёлтые черти давали нам фору десять очков вперёд… Помнится, пару лет назад в Эспириту-Санту объявился один миссионер из Европы. На потеху всем окрестным плантаторам он с фанатичным жаром проповедовал, что голые дикари с огромными деревянными пробками в нижней губе и мочках ушей, такие же люди, как и мы. Их ритуальные пляски с бамбуковыми флейтами его умиляли. А когда, при виде его, «дети природы» чмокали ртами и поглаживали себя по животам, и вовсе пришёл в неописуемый восторг… Кончилось всё это очень плохо: однажды рыбаки нашли на берегу реки возле потухшего костра череп и молитвенник…

К ужасу суеверного Лукаша я смахнула с плеча злосчастную морфиду. Моего конюха, казалось, вот-вот удар хватит.

— Что вы натворили, нинья?! — завопил он.

— Отогнала эту тварь, только и всего, — невозмутимо отвечала я. — Терпеть не могу, когда по мне ползает насекомое!

— Вы накликали на себя большую беду!

— Перестань пороть вздор! Какой-то тёмный, невежественный народец выдумал ахинею, а ты, дурак, взял и поверил!

Бабочка, между тем, кружила прямо надо мной. Она порхала так близко, что было видно её толстое, покрытое редкими волосками, брюшко, короткие чёрные лапки, тонкие усики. Неожиданно она завалилась на бок и рухнула мне на голову. Я попыталась стряхнуть её, но она удержалась: уцепившись за косынку, стала карабкаться по лицу. На какое-то мгновение я почувствовала на своих губах еле ощутимое прикосновение: оно было настолько отвратительным, что хотелось плеваться и прихлопнуть на месте крылатую зануду. Но мотылёк улетел сам: я и опомниться не успела, как он взмыл ввысь и растворился в сияющей бездне.

— Синяя Молния поцеловала вас… — ошарашено вымолвил Лукаш.

— Что это значит?

— Она выпила вашу душу.

В его глазах явственно читался страх. Очевидно, этот болван воспринимал всерьёз бредни туземцев…

— Значит, по-твоему, сейчас ты видишь перед собой живого мертвеца… — усмехнулась я. — Пустоту… жмых… Так, по-твоему, да?!.

Бормоча молитвы, конюх лихорадочно крестился.

— Не думала, что мужчина может верить в такие сказки… Да, видать, ум-то у тебя бабий!..

Кажется, моё презрительное восклицание заставило его одуматься. Мы двинулись в путь дальше.

…Кривые, скособоченные, опутанные удушающими петлями лиан, деревья выставили нам навстречу целый легион мохнатых пауков и ржавых саламандр: в полной тишине эти маленькие вражеские солдаты спускались по длинным скрюченным стволам, заключённым в пожизненные объятия друг с другом, и, крадучись, пробирались к нам. Лошади наши, утопая в листьях папоротника, похожих на гигантские изумрудные веера, то и дело фыркали: видимо, чуяли затаившихся неподалёку змей… До чего же тяжело продираться сквозь этот зелёный ад! Но начнись сейчас тропический ливень, деревья погрузились бы в воду по самую крону, и тогда бы мы вовсе не смогли тут пройти. Как напоминание о сезоне дождей — пустые панцири больших, величиной с кулак, улиток, с негромким шуршанием трескающиеся под копытами наших коней.

Подпиравшие плотный малахитовый свод, сквозь который едва просачивалось резкими бликами солнце, громадные коричневые столбы расходились книзу неровными, ребристыми корнями, покрытыми зеленью. Здесь было полно всякой живности: хриплые голоса птиц, перемежаясь с беспокойным рёвом обезьян, образовывали нестройный, диссонирующий оркестр. А потом массивные кряжистые великаны сменились тонкими чёрными обрубками, облепленными влажными гирляндами грибов, и в лесу, распаренном томительным тропическим зноем, воцарилась мёртвая тишина… Вытирая вспотевший лоб, я с беспокойством покосилась на Лукаша: «Ты уверен, что мы не заблудились?». «Не беспокойтесь, нинья Джованна, — невозмутимо отозвался он, — к вечеру будем на месте»…

…Когда зелёный шатёр над головой начал темнеть, и серебряным фонарём вознеслась в небо луна, мой провожатый объявил, что теперь осталось недолго. Я мысленно воздала хвалу Мадонне. Сил на более продолжительное путешествие не было. А безмятежно дремлющие, обняв четырьмя лапами ветви, ленивцы[109] и вовсе вгоняли в сон: их косматые пепельные тельца, точно большие мягкие подушки, так и манили приклонить голову…

Убаюканная долгим походом, я едва не рухнула с лошади, когда она вдруг резко встала на дыбы. Короткое угрожающее рычание и сдавленный, плачущий вопль, раздавшиеся где-то рядом, напугали наших коней и взбудоражили лесных обитателей: заголосили проснувшиеся обезьяны, заухал филин, застонали ленивцы… «Ягуар!» — отрывисто бросил Лукаш, вскидывая наперевес двустволку. Я последовала его примеру… И тут сквозь темноту мне удалось разглядеть колеблющееся факельное сияние…