Жмых

— Невозможно, сеньора, — эти сволочи разбежались!.. прячутся где-то в сельве…

— Ну, так найди их!.. У всех этих работяг есть семьи, не думаю, что с женщинами и детьми они смогут долго продержаться в джунглях…

— Неподалёку отсюда мятежники разбили лагерь, — сказал Ламберти. — Пока я не могу выступить против них — у меня очень мало людей, потому мои охранники и объединились с вашими, но через пару дней сюда прибудет правительственный отряд, и тогда мы без труда покончим с ними.

— Вы знаете, где этот лагерь?

— Вниз по реке, в нескольких милях отсюда.

— Мы едем туда прямо сейчас.

— Туда без проводника не добраться! — предостерёг Кассио.

— Кажется, вы уже позабыли, что полчаса назад эти подонки едва вас не подстрелили, — напомнил Ламберти. — Таких шаек ещё много рыскает по округе…

— Хорошо, тогда найдите кого-нибудь из здешних жителей и просите передать от моего имени предводителям восстания, что я хочу поговорить с ними. Я уверена, местные знают, где прячутся мятежники. Я буду ночевать здесь, в посёлке, в одной из хижин. Скажите, что я жду их, пусть приходят.

Отавио Ламберти посмотрел на меня, как на безумную:

— Вы отдаёте отчёт своим действиям?

— Полный.

— Эта авантюра может стоить вам жизни.

— Я ничего не боюсь.

Это было неправдой — я боялась. Мне казалась невероятной встреча с глазу на глаз с озверевшей, вкусившей крови, толпой. С точки зрения личной безопасности благоразумнее было бы дождаться появления в Эспириту-Санту правительственных войск, но я не могла не осознавать при этом, что любая стычка моих работников с солдатами приведёт к смуте и беспорядкам. А, в конечном счёте, пострадает бизнес. Если же я хочу сохранить производство, нужно отважиться на переговоры с этими дикарями. А значит рискнуть… жизнью.

На мой приказ похоронить убитых, Альварес ответил грубостью: «Чтобы я марал руки об эту падаль!». Его поведение было настолько резким и вызывающим, что я даже опешила. Но вскоре замешательство сменилось сарказмом:

— Ты ничем не будешь от них отличаться, когда загнёшься от жёлтой лихорадки или малярии…

Я видела, как Кассио насмешливо оскалил зубы, но меня поддержал Ламберти:

— Она права, в такую жару их нельзя здесь оставлять.

С заметной неохотой Кассио подчинился.

…Когда мёртвых предали земле, я попросила сеньора Ламберти оставить меня одну в посёлке. Он смерил меня долгим пристальным взглядом:

— Надеюсь, вам не придётся сожалеть об этом, — проговорил он и, стегнув лошадь, умчался прочь; за ним последовали капатасы.

…Я пригнала машину к одной из хижин, которую облюбовала для ночлега. Это небольшая, сооружённая из бамбука, лачуга стояла в тени, среди деревьев, на отвесном берегу реки. Подойти к ней можно было только со стороны, ведущей на плантацию, дороги, которая полностью обозревалась из окна.

Мебель в этом незамысловатом жилище была чрезвычайно проста: обтянутые лошадиной шкурой козлы, служившие кроватью, столик, два табурета. На стене — уздечка из конского волоса и моток сыромятного ремня. Из утвари — выдолбленная из тыквы плошка, каменная зернотёрка, пустая бутыль в ивовой плетёнке… В углу валялось какое-то тряпьё: приглядевшись, я увидела женский полотняный платок, из-под него выглядывали сбитые носки деревянных башмаков… Очевидно, дом покидали в большой спешке, иначе б не забыли взять с собой одежду.

Вытащив наружу табурет и расположив его под кокосовым деревом, я достала из машины корзинку с провизией. Я была не слишком голодна, но перекусить на всякий случай не мешало — кто знает, когда снова выдастся такая возможность…

По бамбуковой изгороди чинно расхаживал амазон,[100] кося на меня блестящими чёрными глазами. Раскрошив сдобную булку, я бросила несколько кусочков на землю. Немного подумав, он подлетел ближе, осторожно попробовал предложенное ему угощенье.