Жнец

— Она говорит, что погода там хорошая круглый год, — продолжаю я. — И моя подруга из средней школы обосновалась там же. Ты ведь помнишь Сару, верно?

Она моргает, но ее взгляд устремлен на мое лицо. В нем читается  восхищение. Сара все еще живет в Дорчестере, она работает в какой-то забегаловке и у нее четверо детей, но маме не обязательно об этом знать. Не хватало ей еще беспокоиться о том, что будет со мной и Эм. А я не хочу, чтобы она волновалась. Не хочу ее волновать. Я все еще чувствую вину за свой эмоциональный всплеск, так что я продолжаю.

— Она актриса, — говорю я ей. — Говорит, что может найти мне работу. Ничего особенного, конечно. Простая подработка. Ну, знаешь, обслуживать всех тех, кто приходит на шоу посидеть в кафе на заднем плане или что-то типа того?

Она моргает, сигнализируя тем самым мне, чтобы я не останавливалась.

 — А я найду себе хорошего скучного парня. Какого-нибудь бухгалтера или наподобие. Он, скорее всего, будет ездить на Приусе, а по выходным пробегать марафонскую дистанцию, ну, не считая тех дней, когда участвует в благотворительной акции.

Губы мамы снова дергаются. Она либо понимает, что все, что я говорю - полня брехня, либо действительно верит в то, что я говорю. Трудно сказать, но она кажется счастливой. Решаю убеждать ее в этом до тех пор, пока она не уйдет. И тогда, и только тогда я позволю себе сломаться и принять реальность такой, как она есть - без прикрас.

Шанс на то, что ирландцы дадут мне уйти, ничтожно мал. Но я должна попробовать. Даже если это значит, что у меня не получится. По крайней мере, я смогу сказать, что пыталась. Потому что за всем этим макияжем, туфлями на шпильках, блеском и лаком для волос прячется девушка, которую все достало. Хватит быть пешкой в чужих играх. Пора покончить с мужчинами, которые используют, берут и делают все, что хотят без каких-либо последствий. Лучший день в моей жизни наступит тогда, когда мне больше никогда не придется видеть их лица.

ГЛАВА 2 Ронан

Подчинись.

Будь готов пожертвовать собой ради всеобщего блага.

Никогда не сдавайся. Всегда борись.

Не мешкай, если нужно устранить угрозу.

Держи все под контролем.

Всегда будь одет с иголочки.

Постоянно стремись укреплять тело и дух.

Будь чист. Не пей, не кури и не принимай запрещенных препаратов.

Не связывайся с чужаками

Никогда не подвергай сомнению приказы.

Всегда стремись быть свободным представителем своего народа.

До тех пор, пока Ирландия в рабстве, ты тоже будешь рабом.

— Продолжай в том же духе, — говорит Фаррелл.

Стекло вонзается в кожу под моими коленями, когда я изо всех сил пытаюсь повторить основные заповеди еще раз. Ужасно хочу пить, и мой язык настолько сухой, что прилипает к небу. Терпение Фаррелла на исходе, и если я не запою в ближайшее время, наказание будет куда суровее.

Я запинаюсь, и забываю, на каком номере остановился. Мои веки тяжелеют, и я не знаю, сколько дней прошло с тех пор, как у меня был полноценный сон. Начинаются видения. Я вижу вещи, которых, как мне кажется, не существует в реальности.

Мои руки вытянуты над головой, но я их больше не чувствую. Мои ноги жаждут передышки от долгого стояния, даже если для этого мне придется опуститься коленями на битое стекло. За два года, прошедших с начала обучения, я узнал, что жизнь – это череда боли, сменяющей одна на другую.

И облегчения не будет. Ни на мгновение. Потому что наемников готовят не в окружении розовых клумб. Это то, что Фаррелл сказал мне, когда они забрали меня из тех единственных стен, которые я когда-либо знал. Один дом, четыре кровати, еще четверо парней. Парни, с которыми мне нельзя разговаривать.

Думаю, мне тогда было восемь. Они всегда начинают тренироваться в восемь, сказал Фаррелл.

Мне уже десять. Десять.

Но я не чувствую себя на свой возраст.

Фаррелл смотрит на меня с пренебрежением, и стыд прожигает меня насквозь. Я опускаю глаза в пол и покорно жду наказания. Мои плечи опускаются, и я склоняю голову в знак поражения. Мои веки становятся слишком тяжелыми, и я боюсь заснуть. Каждая кость болит. Моя кожа горит, и дрожь прошивает мое тело при каждом движении.

Не произнося больше ни слова, Фаррелл открывает наручники, удерживающие мои запястья на месте. При падении я ударяюсь лицом о бетонный пол. Не могу пошевелиться. Моя щека горит, и думаю, что она кровоточит. Звук ботинок Фаррелла резонирует эхом от пола, когда он движется позади меня.

Он заворачивает мои брюки вокруг моих лодыжек, пока я пытаюсь вырваться из его хватки. Койн прижимает свой ботинок к моей спине, вдавливая меня в пол. А потом я слышу жужжание электрошокера.