Жнец (ЛП)

На этот раз нежно. Его руки лежат на моем лице, держа меня так, словно я для него самая драгоценная вещь на свете. Как будто я только что не стояла на коленях и не отсасывала ему в грязном коридоре, пока он называл меня шлюхой. И я знаю, что это потому, что я сейчас плачу. Он заставил меня плакать. Я сказала, что больше не буду плакать из-за мужчины, но этот мужчина заставляет меня плакать. И все же, когда он успокаивает меня от причиненной им же боли, я цепляюсь за него.

Когда он отстраняется, его карие глаза скользят по моему лицу, грустные, измученные и такие красивые, что больно смотреть в них. Весь мой гнев тает, когда он смотрит на меня вот так. Это глупо, но это правда.

— И как ты только это делаешь? — спрашиваю я.

— Делаю что?

— Как ты можешь так смотреть на меня и заставлять забыть обо всем, Ронан? Ты предал меня. Ты злишься из-за того, что я сделала, чтобы защитить тебя, но ты совсем не защищал меня. Ты разболтал Лаклэну нашу тайну. И я злюсь на тебя. Я так чертовски зла на тебя.

Его лицо смягчается, а руки притягивают меня ближе, как будто я могу попытаться убежать. Даже несмотря на то, что обычно убегает именно он. Но он видит мое разочарование. Мою боль. Он бросил меня на растерзание волкам, и он должен знать, что я сыта по горло. Эта постоянная возня с ним сводит меня с ума. И все же он обезоруживает меня одним прикосновением. Едва слышным шепотом он уводит меня от края пропасти. Этот человек — агония в чистом виде для меня. Мой персональный спуск в преисподнюю. На самом деле, я уверена, что он и есть Люцифер, потому что яд, которым он меня питает, слишком сладок, чтобы сопротивляться его действию.

— Я понятия не имею, что тебе сказал Кроу, — говорит он. — Но все было совсем не так, Саша.

— Тогда как же все было? — требую я у него ответа.

— Я не хочу, чтобы ты беспокоилась об этих вещах, — мягко говорит он. — Теперь все под контролем.

Вот опять.

Вот почему я такая чокнутая. Эта его недосказанность. Ему потребовалось два года после того, что случилось, чтобы заговорить со мной, и теперь мне повезло вытянуть из него еще одну фразу. Он так осторожен, даже со мной. И это заставляет меня сомневаться во всем, что касается его, но, когда я смотрю на него, я действительно верю ему. Он считает, что защищает меня, скрывая информацию. Решая все сам. Именно так все и происходит в мафии. Мужчины занимаются бизнесом, а женщины смотрят в другую сторону.

На каком-то подсознательном уровне приятно иметь возможность вот так отключиться. Верить в то, что синдикат защитит тебя. Вот как это работает с другими подругами и женами. К сожалению, у меня это никогда не получалось. Поэтому мне трудно смотреть на Ронана прямо сейчас и просто сказать ему, что все это не имеет значения. Потому что так оно и есть. Это касается и меня. И я знаю, что у него должна была быть причина рассказать об этом Лаклэну после того, как он так долго хранил этот секрет. Чертовски веская причина, потому что это был очень рискованный шаг.

— Скажи мне только одну вещь, — хриплю я. — Скажи мне, что ты в безопасности, и они не собираются наказать тебя за это.

— Ты в безопасности, Саша, — отвечает он. — Я уже позаботился об этом.

— Я спрашиваю не о себе, — отвечаю я. — И это звучит забавно, когда ты так говоришь, потому что я не чувствовала себя в полной безопасности, когда Лаклэн расспрашивал меня об этом. Испытывал меня, когда он все время знал ответ. А что было бы, если бы я сказала ему правду?

Темные тучи затуманивают его взгляд, и что-то меняется в выражении его лица. Это выглядит как предательство. И я чувствую себя немного виноватой даже за то, что упомянула об этом, хотя не должна была.

— Он допрашивал тебя? — спрашивает Ронан.

— Это не имеет значения, — вздыхаю я. — Я не хочу, чтобы между вами возникли проблемы. Это не входило в мои намерения. Мне просто нужно было знать, что ты в безопасности.

Он долго молчит, и видно, что он все еще думает об этом. Но что на самом деле происходит в его голове, для меня все еще остается полной загадкой.

— Ты больше не танцуешь, — наконец говорит он таким тоном, словно я не имею права голоса.

— Я это прекрасно понимаю, — огрызаюсь я. — Сегодня было мое последнее выступление.

Он собирает мои волосы в импровизированный конский хвост и дергает за него. Его рот нависает над моим, жар от каждого его выдоха скользит по моим губам.

— Никто больше не увидит тебя в таком виде, — заявляет он. — Я заявляю на тебя свои права.

Его слова обдают меня жаром. Его глаза высекают искру. И когда он прижимается ко мне, все, что мне остается, — это гореть для него.