Жнец у ворот

Кухарка дважды оглядывается, чтобы убедиться, что за нами не следят, и наконец указывает мне на скалу. Потом кивает вверх.

– В пятидесяти футах отсюда наверху есть пещера. Цепь пещер выводит далеко в горы, – говорит она. – Жди меня здесь – и оставайся невидимой, просто на всякий случай.

– Что ты собираешься сде…

Она скрючивает пальцы. В этом движении мне видится что-то ужасно знакомое… И тут она начинает карабкаться по отвесной скале с ловкостью паука. Я ахаю. Это необычайно – нет, просто невозможно! Кухарка, конечно, не летит по воздуху, но в ее движениях присутствует такая легкость, будто она вообще не человек.

– Проклятье, но как…

Сверху падает веревка и концом ударяет меня по голове. Откуда-то с высоты свешивается голова кухарки.

– Обвяжись ей вокруг пояса, – говорит она. – Потом упрись ногами в скалу, ищи там зацепок – и лезь ко мне.

Когда я добираюсь до нее, то часто дышу от усталости. Наконец, я собираюсь с силами и спрашиваю, как она это сделала. Но Кухарка в ответ только шипит – «Тс-с!» – и быстро шагает в глубину пещеры, даже не оборачиваясь.

Теперь мы глубоко в недрах горы. Только сейчас Кухарка решает, что мне можно сбросить невидимость.

– Боюсь, это займет несколько минут, – предупреждаю я. – У меня может случиться видение, и я не уверена…

– Я прослежу, чтобы ты не умерла.

Я киваю, но понимаю, что ужасно боюсь. Мне так не хочется новых видений! После того, что показал мне Князь Тьмы…

Хотя моя мать не может меня видеть, она склоняет голову к плечу, будто чувствуя мою неловкость. Щеки мои вспыхивают, и, хотя я ищу оправданий, найти их мне не удается. Я хочу сказать: «Прости, я трусиха. И всегда такой была». Небеса, как же это все унизительно! Будь она просто Кухаркой, мне было бы все равно. Но это же моя мать. Моя мама. Я столько лет оценивала каждый свой поступок с точки зрения того, что она о нем подумает.

Она оглядывается на туннель – и наконец садится на земляной пол.

– Я устала, – говорит она. – Проклятые карконы. Давай уже, девочка, присядь рядом со старухой.

Я опускаюсь на пол рядом с ней, и впервые она не отодвигается, – потому что меня не видит.

– Эти твои видения, – говорит она через некоторое время. – Они тебя пугают?

Я вспоминаю, как видела ее в тюремной камере. Слышала ее песню, тихий треск. Эти звуки, которые сначала для меня ничего не значили, а теперь значат все. Я не смогу рассказать ей о том, что именно я видела. Просто не смогу это выговорить. Сказать вслух – означает сделать это реальностью.

– Да, пугают, – отвечаю я, обхватывая себя за колени.

Что мне предстоит увидеть в этот раз, когда я уже знаю, что видения приходят из прошлого? Какой-то новый кошмар?

– Тогда покончи с этим как можно быстрее, – советует она. – Чем раньше начнешь, тем раньше закончишь.

Голос ее не назовешь нежным, но и грубым он сейчас не кажется. Чуть помедлив, она протягивает мне руку ладонью вверх. И трудно сглатывает, сжимая зубы.

Я прикасаюсь к ее руке. Кожа теплая, покрыта мозолями. Хотя лицом она больше не похожа на мою маму, и голосом тоже – у нее остались те же руки. Я крепко вцепляюсь в ее ладонь, и она передергивается.

Я сбрасываю невидимость, открываясь видениям, потому что ни одно видение не может быть хуже, чем реальность. Ужасно держать за руку женщину, которая выносила и родила меня, а теперь испытывает отвращение от моего прикосновения.

Видения поглощают меня. На этот раз я иду по улицам, полным огня. Мимо обгорелых дымящихся стен. Из горящих зданий доносятся крики, ужас проникает в меня, и я громко кричу.

Когда я открываю глаза, Кухарка склоняется надо мной. Одна ее ладонь лежит у меня на лбу, другая все еще сжимает мою руку. На лице ее написана боль, как если бы прикосновение к моей коже обжигало ее. Она ничего не спрашивает о видениях, и я ничего не рассказываю ей.

* * *

Когда мы добираемся до входа в Посольство Маринна, то видим мокрую крутую лестницу, ведущую к деревянной двери. Кухарка замедляет шаг.

– Здесь должны были стоять два охранника, – говорит она. – Посольство всегда охранялось. Видишь тот рычаг? Один его поворот позволяет обрушить лестницу в случае нападения.

Я вынимаю из ножен кинжал, а Кухарка снимает с плеча лук. Она легонько толкает дверь – и та открывается. Мы входим в безмолвный пустой коридор. На улице за зданием посольства гремят барабаны, и память невольно переносит меня в Блэклиф. По улицам грохочут экипажи. Те, кто сидит в них, выкрикивают какие-то прошения. Солдаты рявкают на них и отдают приказы. Слышится ритмичный стук множества марширующих ног, резкий голос велит взводу занять позицию на стенах. Антиум готовится к войне.

– Все идет неправильно, – говорю я. – Здесь нас должны были встретить люди Мусы и передать нам карты, наручники, рассказать о перемещениях Кровавого Сорокопута…

– Должно быть, они покинули город перед атакой карконов, – говорит Кухарка. – Но не могли же все они уехать.

Отчего же, могли. Я это чувствую. В этом доме никого нет уже много дней.

Мы предоставлены сами себе.

45: Элиас