– Почему ты не убила ее? – Ночь теплая, и мы не разжигаем огня, просто расстилаем свои спальники на земле и лежим, глядя на звезды. – То есть Коменданта? Ты ведь могла отравить ее. Или заколоть. Небеса, ведь ты же – Мирра из Серры, ты…
– Мирры из Серры больше нет! – кричит Кухарка так громко, что с ближайшего дерева срываются несколько птиц – испуганных, как и я сама. – Она мертва. Она умерла в тюрьме Кауф в день, когда умерли ее муж и дочь!
Она часто дышит, темные глаза сверкают от ярости.
– Я пыталась, девочка, – шепчет она наконец. – В первый раз, когда я сделала попытку напасть на Керис, она сломала мне руку и едва ли не до смерти выпорола Иззи. Ей тогда было всего пять лет. Меня заставили на это смотреть. Когда я наконец подготовилась к следующей попытке, Блэклифская Сука выколола Иззи глаз.
– Почему ты не сбежала? Ты ведь могла выбраться оттуда.
– Я
– Ты не спрашивала меня о бабушке и дедушке, – шепчу я. – И о Дарине. Ты…
– Я не заслуживаю знать, как сейчас живет твой брат, – отвечает она. – Что же до твоих бабушки и дедушки, – губы ее расходятся в улыбке, которую я не узнаю, – я отомстила их убийце.
– Маске? Но как?
– Я долго охотилась на него. Когда я с ним закончила, он сам просил о смерти. Я была милосердной и убила его. – Глаза ее черны, как холодные уголья. – Ты осуждаешь меня.
– Нет. Я сама хотела его убить. Но…
– Но я сделала это с удовольствием. Делает ли это меня злой? Пойми же, девочка. Нельзя провести столько времени в тени и не стать темной изнутри.
Я вздрагиваю, вспомнив слова йадуны: «
– Я рада, что ты его убила, – говорю я медленно, обдумывая каждое слово. Но такой вопрос просто невозможно задать деликатно. – Почему… почему ты не прикасаешься ко мне? Неужели ты не…
– Прикосновение к собственному ребенку – утешение и радость для матери, – чуть слышно шепчет она. – Но я не мать, девочка. Я – чудовище. Чудовища не заслуживают утешения.
Она отворачивается от меня и замолкает. Я смотрю ей в спину, долго смотрю. Она так близко. Протяни руку – и коснешься. Она достаточно близко, чтобы расслышать сказанные шепотом слова прощения.
Но я не думаю, что она будет рада объятию дочери. И не думаю, что ей есть дело до моего прощения.
Когда мы подходим к Антиуму, то понимаем, что к городу приближается беда. По дорогам прочь от города тянутся нагруженные мебелью и коврами повозки обеспеченных горожан, окруженные стражей. Мы замечаем даже целый караван с десятками охранников. Я не вижу, что они перевозят, но среди охраны не меньше дюжины Масок.
– Они бегут из столицы, – с презрением говорит Кухарка. – Слишком испуганы, чтобы остаться и защищать свои дома. Похоже, это все патриции. Двигайся быстрее, девочка. Если богачи покидают город, значит, карконы уже на подходе.
Мы больше не останавливаемся на долгий отдых, идем днем и ночью. К тому времени, как мы добираемся до предместий Антиума, становится ясно, что война уже коснулась прославленной столицы меченосцев. Мы переваливаем через Серебряные Холмы, и с высоты нам открывается вид на город.
А также огромное войско, окружившее его с трех сторон. Защищена только северная часть города, та, что со стороны гор.
– Вот это зрелище, – бормочет Кухарка себе под нос. – Если это не справедливое отмщение Небес, то я не знаю, что такое справедливость.
– Как их много, – я едва могу говорить. – А люди в городе… – я качаю головой, думая о том, сколько там может быть рабов-книжников.
– Они умрут, – пожимает плечами Кухарка, – как и все прочие неудачники, которым выпало там застрять. Оставь это меченосцам. Это их столица, пусть они ее и защищают. А тебе нужно думать кое о чем другом. Например, о том, как мы собираемся попасть внутрь.
– Варвары только что пришли, – я смотрю на карконские отряды, которые продолжают стекать с перевала на северо-востоке и присоединяются к армии. – Они стоят далеко от города, вне досягаемости городских катапульт, а значит, не планируют немедленного штурма. Ты говорила, что знаешь тайные проходы.