Жонкиль

Жонкиль была не в состоянии отвечать. Она боялась себя, боялась поддаться ему. Если она сделает это, то кроме всего, что уже потеряла, она потеряет самоуважение. Нет, это было немыслимо. Она должна, по крайней мере, сохранить гордость. Ее настоящий отец говорил ей: «Никогда не теряй гордости!» Роланд унизил и опозорил ее. Нельзя подчиниться этой отвратительной слабости, этому сентиментальному стремлению к нему. Допустим, она уступит, вернет его. Он снова может обмануть! И тогда она никогда не простит себе. Нет, она должна быть сильной, не должна отступать от своего решения полностью порвать с ним и забыть о своей любви к нему.

— Жонкиль, — сказал он снова. — Неужели в твоем сердце не осталось ни капли любви ко мне?

Она заставила себя ответить:

— Может быть и осталась. Но я не понимаю, почему я должна поддаваться ей, Роланд. Я была не нужна тебе, когда была готова умереть ради тебя, идти на край земли за тобой. Я не уверена, не домогаешься ли ты меня сейчас только потому, что не можешь настоять на своем.

— Это я сделал тебя такой циничной, Жонкиль?

— Ты разрушил мою веру в тебя, — сказала она с внезапной страстью в голосе. — А ее я никогда, никогда не смогу вернуть. Я не могу жить с человеком, которому не доверяю.

Он нахмурился.

— Жонкиль, если бы ты знала, как я сожалею о том, что сделал.

— О, конечно! — прервала она его с горьким сарказмом в голосе. — Но я не могу доверять тебе, Роланд. Я не могу быть совершенно уверенной, что ты не просишь меня простить тебя просто для того, чтобы все уладить и «сохранить мир», которого так хочет бабушка. Я не могу быть уверена, что твоя любовь ко мне не результат моего желания аннулировать наш брак. Это свойственно мужчинам, они хотят того, что не могут получить.

— Опять цинизм, — сказал он.

— Возможно, это звучит не очень красиво, — сказала она. — Но я именно это имею в виду. Нет, Роланд, я просто не могу заставить себя вычеркнуть то, что ты сделал, я не могу забыть причину, по которой ты женился на мне.

— И ты еще говоришь о любви, которая якобы осталась в твоем сердце? Боже! Не думаю, что там есть хотя бы искра любви! Ты презираешь меня, ненавидишь меня.

— К чему обсуждать мои чувства? — спросила она устало. — Не вижу в этом никакого смысла. Это... это только причиняет боль тебе и мне. Я прошу тебя, Роланд, решительно и окончательно, вернуть мне свободу и дать мне возможность начать жизнь сначала, так, как я считаю нужным.

— И тебе совершенно безразлично, что случится со мной? — вскипел он, сжимая кулаки. — Ты стала такой безжалостной, такой озлобленной, что можешь послать меня к чертям собачьим, не моргнув глазом?!

Жонкиль быстро взглянула на него, затем снова уставилась в пол. Его страдальческие глаза тревожили ее.

— Ерунда, — сказала она тихо. — Непохоже, чтобы ты собирался к чертям собачьим, как ты выражаешься.

— Откуда ты знаешь? Может, к самому дьяволу, если ты прогонишь меня, — сказал он. — Мне уже будет все равно.

— Ты даже не такой порядочный, как я думала, — сказала она.

— Ты все-таки думала, что я «порядочный» после того, как все узнала обо мне? — спросил он, пристально глядя на нее.

— Я... ну, я думала, ты достаточно порядочен, чтобы теперь жить честно, — сказала она, запинаясь. — Аннулируй наш брак и постарайся выправить свою жизнь. А «идти к чертям собачьим» — признак слабости.

Роланд засунул руки в карманы. В горле у него что-то перекатывалось. Он в бешенстве закусил нижнюю губу. Его поразило, что она, которую он считал ребенком, указывает ему на его долг — таким образом. Но страдание и разочарование — лучшие учителя мудрости в этом мире, а Жонкиль получила хороший урок.

— Я собираюсь работать, — сказала она ему. — Мне тоже придется столкнуться с жизнью. И я не намерена портить ее.

— Я не откажусь, я не могу отказаться от тебя, Жонкиль! — сказал он упрямо. — Я люблю тебя, ты нужна мне, и если ты пойдешь со мной, мне не страшно ничто на свете. Если нет, клянусь, я не знаю, что я сделаю. Любовь к тебе превратила меня в слабого, сентиментального идиота, — он горько рассмеялся, — я не могу ни есть, ни спать нормально: мысли о тебе, сожаление о том, что я сделал, не дает мне покоя. И если ты будешь такой безжалостной, такой немилосердной, тогда я тоже снова стану безжалостным. И первая вещь, которую я сделаю, это категорически откажусь аннулировать наш брак.

— Ты жестокий и несправедливый, — воскликнула она.

— Я такой, каким ты заставляешь меня быть, — ответил он. — В твоих силах сделать из меня возлюбленного, мужа, который будет готов умереть за тебя, или... выбирай!

— Ты не заставишь меня переменить решение, что бы ты ни говорил, — закричала она с пылающим лицом. — Мне безразлично, что ты будешь делать. Я никогда не буду жить с тобой и никогда не полюблю тебя снова.

— Очень хорошо, — сказал он. — Тогда поборемся. Я буду сражаться не на живот, а на смерть, Жонкиль. Когда-нибудь я заставлю тебя вернуться.

— Нет, никогда!

— Я заставлю, — сказал он, дрожа всем телом. — Даже если ты отправишься на другую сторону земного шара, ты останешься моей женой.

— Ты трус, Роланд.