Жонкиль

— Нет, — сказал он. — Я не трус, но я люблю тебя, Жонкиль; безрассудно, отчаянно люблю. Я верну тебя когда-нибудь тем или иным способом.

— Если ты искренне любишь меня, ты должен сделать то, что я хочу.

— И окончательно потерять тебя? Нет. Я не сделаю этого, Жонкиль. То, что я отказываюсь отпустить тебя, кажется достойно осуждения, но ты, возможно, не совсем понимаешь, в чем дело. Потерять тебя — это потерять собственную душу.

— Мелодраматический вздор, — усмехнулась она. — Ты очень скоро найдешь другую девушку для спасения души.

— Ты так думаешь?

Мгновение — и Роланд уже держит ее в своих объятиях. Он прижал ее к груди; она слышит, как сильно его сердце бьется около ее собственного. Днями и ночами она обуздывала свои чувства, давала себе твердые обещания, что не позволит этому человеку взять верх над ней. Он делал задачу очень трудной, старался ослабить ее, заставить забыть свою гордость и ответить на зов пола. Бесчестная игра. Она ужасно злилась на него, возмущенная его властью над ней.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, — шептал он. — Я люблю тебя, моя жена, моя жена — ничто не сможет изменить того факта, что ты моя жена. Говори, что хочешь, делай, что хочешь, ты никогда не сможешь уйти от меня.

Она пыталась смеяться над ним, отталкивала его. На мгновение Роланд потерял самообладание. С бьющимся сердцем, с горящими глазами, он крепко сжал ее в своих объятиях.

— Ты моя, — говорил он. — Моя, Жонкиль. Запомни: «что Бог соединил... человек не разорвет»... ты не можешь освободиться от меня. Ты принадлежишь мне, на горе и на радость.

— Нет, — ответила она тихим, насмешливым голосом. — Ты обманом женился на мне. Это не настоящий брак. Я не могу даже высказать, как я тебя презираю за это.

— Ты безжалостная, как смерть. Боже! Что может быть безжалостнее праведной невинности! — воскликнул он.

— Отпусти меня, пожалуйста, Роланд.

— Нет, — сказал он. — Никогда, никогда, никогда! Отпустить тебя, чтобы ты вышла замуж за кого-нибудь другого... отпустить тебя, чтобы ты выслушивала предложения этого парня, Оукли... отпустить тебя, чтобы ты убежала от меня? Никогда!

— Роланд, — сказала она, стараясь изо всех сил высвободиться из его объятий. — Пожалуйста, постарайся быть благоразумным и нормальным. Ты очень утомляешь меня.

— О, не смотри на меня такими... такими усталыми, презрительными глазами. Ты не понимаешь, что ты сводишь меня с ума, Жонкиль.

— Ты отпустишь меня?

— Нет, — процедил он сквозь зубы и теснее притянул ее к себе. Его губы прижались к ее губам в долгом поцелуе, который лишил ее последнего самообладания. Она внезапно обмякла в его руках и едва ли знала, сколько времени длился этот поцелуй, но чувствовала, что земля уплывает у нее из-под ног и что она падает... падает.

Он поднял ее и отнес на кушетку, стоявшую около огня. Жонкиль лежала неподвижно, дрожа всем телом. Она приложила руку к губам. Они болели после этого пламенного поцелуя. Но душа ее болела больше: Роланд Чартер все еще обладает ужасной силой, способен сделать ей больно... тронуть самые чувствительные и отзывчивые струны в ней.

Он не сделал попытки прикасаться к ней или снова целовать ее. Он стоял около кушетки, глядя на Жонкиль какими-то несчастными глазами.

— Я не сожалею об этом поцелуе, поэтому не буду извиняться, — сказал он. — Но я хочу сказать тебе, Жонкиль, что это последний раз, когда я целовал тебя; теперь я не сделаю этого до тех пор, пока ты сама не попросишь меня.

Она попыталась иронически улыбнуться, но он продолжал:

— Я уезжаю в Лондон. Собираюсь искать работу и прокладывать себе дорогу в жизни. Может быть, мы не увидимся какое-то время, но я буду считать своей обязанностью знать, где ты и что ты делаешь. Как только я найду работу, я буду посылать тебе половину того, что я заработаю, потому что долг мужа содержать свою жену. Ты не сможешь аннулировать наш брак, и ты никогда не сможешь избавиться от моей любви, моего неподдельного, искреннего желания вернуть тебя. Запомни это. Что касается денег дяди Генри, не трать времени и не проси мистера Коллинза переписать их на меня. Я не возьму их. Если ты положишь их в банк на мой счет, я никогда не возьму ни пенни с него, поэтому не утруждай себя. Если ты решишь не пользоваться ими сама, отдай их бабушке или в какую-нибудь больницу. Мне все равно, что ты сделаешь. И еще раз: помни, что ты моя жена...

Жонкиль посмотрела ему прямо в глаза. Она сделала попытку говорить, протестовать, спорить, но не смогла вымолвить ни слова. Только ее губы жалобно дрожали.

Сейчас она, все еще лежащая на кушетке, с лицом, напоминающим маску страдания под прямой черной челкой, показалась Роланду такой молодой, такой несчастной, что острая боль пронзила его сердце.

— Бедный ребенок, — промолвил он тихо. — Бедная Жонкиль. Я вел себя, как свинья, о чем ужасно сожалею. Но ты оказалась лицом к лицу с гораздо большим, более сильным чувством, чем ты понимаешь сейчас. Когда-нибудь ты поймешь это и вернешься ко мне. А пока до свидания, моя дорогая.