Хотя цель экспедиции, которую собирались предпринять, была неизвестна, несмотря на это, каждый хотел бы сопровождать его. Куда он отправляется? Этого не знали, но слепо следовали за ним, ибо верили в его звезду. Странная вещь! Даже своим генералам Бонапарт не указал берега, к которым он прикажет пристать. «Монитор» в номере от 31 марта имел неосторожность упомянуть слово Египет, и Директория разрушила эффект, произведенный этой неосторожной публикацией, издав постановление, приказывающее Бонапарту отправиться в Брест, чтобы принять там командование английской армией.
Возможности участвовать в экспедиции добивались не только военные, этого же хотели и люди гражданские, ученые, артисты, поэты. А Бонапарт сожалел, что не может взять с собой поэта Дюси, композитора Меуля и певца Лаиса. Дюси был слишком стар для участия в кампании, Меуль должен был оставаться в Консерватории, Лаис — в Опере. Говоря об этом певце, главнокомандующий сказал Арно: «Сержусь, что он не хочет следовать с нами. Это был бы наш Оссиан, а он нам нужен; нам нужен бард, который бы пел во главе наших колонн при острой необходимости. Его голос так прекрасно воздействовал бы на солдат!» Бонапарт хотел бы увести на берега Нила весь цвет Парижа. Он предложил следовать за ним ученых Монжа, Бертолетта, Денона Доломье, литераторов Арно и Парсеваля; артистов — пианиста Ригеля и певца Виллето, дублировавшего Лаиса в Опере.
Будучи в курсе планов экспедиции, Буррьенн спрашивал у генерала, сколько времени тот намеревается провести в Египте. «Меньше месяца или шесть лет, — ответил Бонапарт, — все зависит от того, как будут развиваться события. Я захвачу эту страну, я заставлю приехать артистов, рабочих всех профессий, женщин, актеров. Нам только двадцать девять лет, нам будет тридцать пять, это еще не возраст. Этих шести лет мне будет достаточно, чтобы дойти до Индии, если удастся. Всем, кто вас спросит об отъезде, говорите, что вы отправляетесь в Брест, скажите это даже вашей семье».
Бонапарт горел желанием действовать. Ему не хватало запаха пороха. Все время, что он провел в Париже между итальянской кампанией и египетской экспедицией, он не снимал шпор, хотя и не носил мундира. А в его конюшне днем и ночью у него был наготове оседланный и взнузданный конь.
Одно время он готов был уже отказаться от египетской кампании: казалась неминуемой война с Австрией. Но как только эти осложнения были устранены, приготовления возобновились с новой силой. Но были и такие, кто не хотел отъезда Бонапарта и сожалел о нем, считая, что его настоящее место во Франции. «Директория хочет удалить вас, — говорил ему поэт Арно, — Франция хочет вас сохранить. Парижане ругают вас за ваше упорство; сейчас они сильнее, чем всегда, выступают против правительства. Вы не боитесь, что они начнут выступать и против вас?» — «Парижане кричат, но они не будут действовать; они недовольны, но они не несчастны. Если бы я вскочил на коня, никто не последовал бы за мной: еще не пришел момент. Мы отправляемся завтра».
Глава XXI
ТУЛОНСКОЕ ПРОЩАНИЕ
3 мая 1798 года Бонапарт и Жозефина, пообедав в Люксембургском дворце у Барраса в узком кругу, отправились во Французский театр, где Тальма играл «Макбета» Дюси. Итальянский победитель был встречен такими же овациями, как и в первые дни после своего возвращения из Италии. Посмотрев спектакль, они вернулись к себе, а в полночь Бонапарт отправился в путь, прихватив с собой в карету Жозефину, Эжена, Буррьенна, Дюрока и Лавалетта. Париж пребывал в неведении о его отъезде, и на следующее утро все думали, что он находится на улице Победы, а он был уже далеко и мчался по дороге на юг. Желая ввести в заблуждение английских шпионов, которые еще не знали о цели экспедиции, он все приготовления проделал в тайне и даже не разрешил Жозефине съездить в Сен-Жермен и попрощаться со своей дочерью. Сама Жозефина не знала, насколько продолжительным будет его отсутствие, а Бонапарт не сказал ей даже, позволит ли он ей последовать с ним в таинственную экспедицию, которую он готов был начать.