Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

В том же письме, датированном 19 ноября, она пишет также: «Похоже, что императрица Мария Луиза не говорила обо мне и не испытывает никакого желания меня видеть. В этом смысле мы с ней единодушны: я согласилась бы на свидание с нею только для того, чтобы угодить императору. Мне кажется даже, что она испытывает ко мне нечто большее, чем отчужденность, хотя я не вижу к тому причин: она ведь знает меня только по большой жертве, которую я принесла ради нее. Как и она, я желаю императору счастья, и это чувство должно было бы нас сблизить. Но ни одно из подобных соображений не повлияет на мое поведение. Я наметила себе линию его, которой собираюсь следовать и от которой не отклонюсь: жить вдали от всех, уединенно, но с достоинством и требуя лишь одного — покоя. Буду заниматься искусством и ботаникой. Летом поеду на воды…»

И наконец она уточняет:

«Эту зиму проведу в Наваррском замке, куда уеду до конца недели. Немногие дни, что я провела в Мальмезоне, были необходимы мне для отдыха после путешествия по Швейцарии. Виделась я здесь с очень немногими. Далеко не все из тех, кто в прежние времена были, казалось, привязаны ко мне, подтвердили своим поведением, что помнят меня. Прощаю их от всего сердца. Сама же я помню только тех, кто не забыл меня, а об остальных не думаю. Надеюсь, я сумею обрести счастье в своем окружении и в нежности своих детей, потому что уверена: мой дорогой Евгений всегда будет любить меня так, как я люблю его».

Герцогиня Наваррская

«Покой — какое это сладостное благо!»

Жозефина

Утром 4 декабря 1810 юной Жоржетте Дюкре де Вильнев, племяннице г-жи де Монтессон и г-жи де Жанлис, не сиделось на месте. Берлина Жозефины должна была отвезти ее с матерью из Парижа в Наваррский замок, где их обеих пригласили погостить несколько месяцев. Когда карета с императорскими гербами, запряженная шестеркой лошадей, с конным посыльным позади и лакеями на козлах, остановилась перед скромным домом Дюкре, Жоржетта была потрясена. До сих пор, — признается она, — ей приходилось ездить только в «тяжелых и грязных дилижансах». Благодаря приготовленным заранее подставам, скорость, с которой путешественницы преодолели сто восемь километров от Парижа до Наваррского замка, привела обеих женщин в восторг: экипаж делал в среднем по 18 километров в час. Быстрота почти как у императора!

Когда берлина въезжает на главную аллею, замок ярко освещен. «Целый отряд лакеев» — челяди стало теперь больше сотни — бросается выгружать чемоданы и картонки. М-ль д'Аврийон, которая в качестве «гардеробмейстерины» входит в штат «личной прислуги» Жозефины, ведет путешественниц в их комнату. Отсутствие хозяйки позволило архитектору Берто провести ряд работ, и Чан стал пригоден для жилья. Теперь замок хорошо обогревается калорифером, в каминах пылают целые стволы. Каждый день на отопление расходуется сорок два кубических метра дров и пятнадцать тонн угля.

М-ль д'Аврийон успокаивает г-жу Дюкре и ее дочь. Императрица, естественно, примет их только завтра, а пока пусть они отдыхают. «При мысли, что у меня впереди целая ночь на то, чтобы приготовиться к представлению Жозефине, я облегченно вздохнула, — рассказывает Жоржетта. — Я нисколько не робела, явившись с визитом в Мальмезон: в салоне там было так много народа, что все это напоминало гостиные, где я уже бывала и где меня никто не замечал в толпе; но здесь, вдали от Парижа, всем хочется развлечься, и такая неуклюжая особа, как я, станет забавой для придворных, которые, все без исключения, казались мне дерзкими насмешниками».

Вдруг в дверь стучат. Появляется г-жа д’Оденард. Ее величеству угодно немедленно видеть обеих своих гостей. Начинаются паника и аврал с туалетом. К счастью, выбирать не из чего: чтобы избавить от лишних расходов и себя, и приглашенных, Жозефина решила, что все дамы должны быть у нее в «темно-зеленых» платьях из любой ткани. В данную минуту эта униформа кажется Жоржетте тяжелой и безобразной. «Г-жа д'Оденард с исключительной добротой постаралась рассеять мои, как она выразилась, страхи, заверив меня, что в салоне Наваррского замка царит такая же терпимость, как и в любом другом».

Дрожащая м-ль Дюкре спускается по лестнице и попадает сперва в переднюю, где тридцать лакеев ждут, когда понадобятся их услуги, — Жоржетте кажется, что там их целая сотня. Затем она оказывается в гостиной, где стоят четыре камер-лакея во фраках с шитьем и шпагой на боку, и, наконец, последняя гостиная, и дежурный придверник-негр, докладывающий Жозефине о приглашенных. Несчастная девушка, опасаясь «показаться гордячкой», делает реверанс за реверансом — даже лакеям — и попадает в конце концов в игральный салон, где экс-императрица убивает вечер за обычной партией в трик-трак с каким-то «почтенным старцем». Это, как всегда, г-н Бурлье, епископ Эвре. По вечерам в замке, действительно, играют «по три франка за фишку». Когда банк мечет Жозефина, сражаются в традиционный ералаш, и каждый ставит, сколько хочет.