Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

— Ну, раз он дает ей советы, он должен был бы сказать, что с таким длинным носом смешно разыгрывать из себя Роксолану!^[32]

С принужденным смехом — ей совсем не весело — Жозефина показывает очень модный тогда роман г-жи де Жанлис о м-ль де Лавальер^[33] и добавляет:

— Вот книга, которая кружит голову всем юным женщинам, если они белокуры и худы. Они все считают себя уже фаворитками. Но их еще одернут.

Если Евгений тоже искренне влюбился в молодую Дюшатель, то Мюрат лишь прикидывается влюбленным, чтобы отвести подозрения императрицы. Но ревнивая креолка всегда настороже, и она припоминает, что с недавнего времени император спускается на первый этаж и задерживается в компании прекрасной дамы всякий раз, когда она дежурит. Если Жозефина, отправляясь в театр, берет с собой г-жу Дюшатель в малую ложу, там непременно появляется Наполеон. «День ото дня все меньше владея собой, — рассказывает г-жа де Ремюза, — он казался все более увлеченным ею. Г-жа Дюшатель внешне держалась холодно, но прибегала ко всем уловкам женского кокетства. Туалеты ее становились все изысканнее, улыбка — тоньше, взгляды — рассчитаннее, и вскоре стало нетрудно догадаться, что именно происходит».

Известно ли Жозефине, что еще до коронации Наполеон встречался с г-жой Дюшатель в маленьком домике на Аллее вдов? Как-то вечером в Мальмезоне — императорская чета отправилась туда в самый разгар февраля — Жозефина застает мужа, когда он крадется по ледяным плиткам коридоров к своей красавице. Сомнений больше нет. К тому же, даже не застань императрица своего мужа идущим по «тропе любви», она отнюдь не постеснялась бы снова прильнуть ухом к замочной скважине императорского кабинета. «Шаг у нее был легкий, — уточнит впоследствии император. — Вдобавок неизменно тонкое чутье помогало ей угадывать любую привязанность, которая могла у меня появиться, и уж тогда она непременно наводила разговор на заподозренную особу, чтобы представить ее в смешном свете или рассказать о ней что-нибудь такое, что могло оттолкнуть от нее».

На этот раз ее маневр кончился полной неудачей: г-жа Дюшатель, видимо, прочно заняла свое место. Начинаются слезы, жалобы. Император, также прочитавший роман г-жи де Жанлис, не питает, однако, никакого желания учреждать должность фаворитки.

— Я вовсе не желаю, чтобы моим двором правили женщины. Они достаточно навредили Генриху Четвертому и Людовику Четырнадцатому. У меня ремесло куда более серьезное, чем у этих государей, да и французы стали слишком серьезны, чтобы простить своему властелину афишированные связи и официальных фавориток.

Жозефина это, разумеется, знает, но не может избавиться от своей безумной ревности и прибегает к оружию, ставшему традиционным. «Она, — рассказывает г-жа де Ремюза, — то посылала меня к мужу, чтобы я крупно поговорила с ним о вреде, который, по ее мнению, его новая связь приносит ей в свете, то поручала мне установить слежку за г-жой Дюшатель в ее собственном доме, куда, как ей было известно, наезжал иногда по вечерам Бонапарт. В поисках доказательств его измены ею использовались даже слуги. Рабочие и торговцы также были посвящены в тайну». Наполеона вскоре вывели из себя эти сплетни, заплаканные глаза жены и сцены, которые она закатывала. Жозефина задумала нанести решительный удар, объявив мужу, «что она в конце концов запретит г-же Дюшатель входить в ее покои».

Вне себя, но избегая лобового столкновения с Жозефиной, которой он порой побаивался, Наполеон зовет г-жу де Ремюза и «обрушивается на женщин вообще, на жену — в особенности».

— Если вы обладаете достаточным влиянием на императрицу и не одобряете инквизиторские приемы, пускаемые ею в ход против меня, почему вы не остановите ее? — возмущался он. — Она унижает и меня, и себя; шпионя за мной, она дает оружие своим же врагам. Коль скоро вы пользуетесь ее доверием, вам и быть за нее в ответе, и я спрошу с вас за все ее вины.

Жалуется он и Гортензии:

— Ревность вашей матери выставляет меня на всеобщее посмешище. Нет такой глупости, которой не сказали бы обо мне. Вы думаете, я этого не знаю? А вина целиком на ней.

— Нет, государь, — возражает Гортензия, — вина на тех, кого я в этом упрекаю. Если бы они старались не раздражать вас, а успокаивать, вы считались бы с чувствами моей матери. Можно ли требовать от нее больше выдержки, чем от вас? Она страдает, вот и сетует; это естественно, и если бы те, кого вы считаете друзьями, не передавали вам ее жалобы, а вы сделали над собой усилие, перестав выражать ей свое неудовольствие, ваше семейное счастье, уверена, вернулось бы к вам. Еще раз, не требуйте от нее больше выдержки, чем от самого себя.

— Вы правы, — смягчается император, — я вижу, что я велик в великом, но мал в малом.

1 9 марта двор переезжает на несколько дней в Мальмезон. Из окон Жозефина видит, как ее муж прогуливается по парку с г-жой Дюшатель и юной г-жой Савари, которой только что минуло двадцать.

И Жозефина плачет…