Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Пока оркестр из трехсот инструментов оглушительно исполняет «Коронационный марш», Жозефина под подобающим ей по праву балдахином, который несут каноники, торжественно следует к своему креслу, поставленному посреди амвона рядом с креслом императора. Сиденья у них из бархата, над ними балдахин, перед ними молитвенные скамеечки с подушками. Это два «малых трона», «Большие троны» находятся наверху огромного, перегородившего неф помоста, на который ведут двадцать четыре ступени и который возведен между четвертой и Пятой опорами, на полпути между центром храма и главным алтарем. Вокруг подножия этого сооружения располагаются дипломатический корпус и министры, затем между троном и алтарем размещаются члены Сената и Законодательного корпуса, высокопоставленные лица и сановники короны. Рядом с алтарем, в первом ряду, десять архиепископов и сорок епископов, облачаться которым пришлось в префектуре полиции. В приделах и по краям трансепта скучились депутации, на хорах — приглашенные.

Собор Парижской Богоматери выглядит странно. Фасад, опоры и стены исчезают под картонными декорациями в классическом стиле, придающими базилике облик античного храма и иезуитской церкви одновременно. «Здесь провели столько работ, что сам Господь себя не узнал бы», — вздыхает очевидец.

Гардеробмейстерина и одна из фрейлин снимают тяжелую мантию, и Монсе принимает ее в свою корзину. Затем инсигнии — корона, перстень и мантия в корзине, равно как и знаки достоинства Наполеона, возлагаются на алтарь.

Тут же начинается церемония коронования, Жозефина с мужем преклоняют колена на плитах у подножия алтаря. Папа, помазав Наполеона, помазывает лоб и ладони Жозефины. Наполеон упростил церемонию. Он не представляет себя простертым по образцу французских королей у ног священнослужителя, который через дыры в наряде коронуемого помазал бы ему грудь, спину и «сгибы рук». Он считает себя полностью удовлетворенным, трижды получив святое помазание для себя и для Жозефины.

Месса, которую служит его святейшество, заканчивается после псалма перед чтением Евангелия.

Начинается собственно коронование.

Было условлено, что римский понтифик будет придерживаться не церемониала, предусмотренного для короля, коронующегося императором в Риме, а церемониалом Pro Rege Coronando^[25]. Достаточно заменить слово «Rex» на «Imperator». Под нажимом Наполеона была создана по этому вопросу комиссия, которая представила вынужденному уступить папе этакую селянку из ритуалов, заимствованных в Риме, Реймсе, Германии и еще где попало. Император сделал упор на опущении или замене в тексте, произносимом папой, не устраивающих его глаголов, например «eligimus» (которого мы избрали) или слова «concessum» (уступаем тебе) при передаче меча, которое превратилось в «oblatum» (передаем).

Благословив атрибуты императорской власти — меч, державу, скипетр, знак созвездия Руки правосудия^[26], ожерелье, — папа благословил обе мантии, оба перстня и обе короны. Жозефина имеет право произнести те же молитвы, что и Наполеон.

— Примите этот перстень, который есть символ святой веры, доказательство могущества и прочности вашей империи и благодаря торжествующей силе которого вы победите ваших врагов, сокрушите ереси, укрепите согласие среди ваших подданных и пребудете неуклонно преданы католической религии.

Затем святой отец в следующих выражениях обращает к императору традиционное увещание при вручении мантии:

— Да ниспошлет вам Бог частицу своего могущества, дабы, блистая наружно этим ослепительным одеянием, вы блистали внутренне своими добродетелями перед очами Господа, который ведает все, что было в прошлом, которому открыто все, что таит будущее, Господу, по чьему соизволению царствуют монархи и находят правосудное решение законодатели.

Для Наполеона не может быть и речи о том, чтобы принять корону из рук папы! Он сам коронует себя и императрицу. Он ведь сам поднял с земли валявшуюся на ней корону Франции.

Поэтому, возложив корону себе на голову, он тут же снимает ее, и бьет час коронования Жозефины.

Императрица встает с кресла. «Бонапарт» видит, как она выходит вперед, преклоняет перед ним колени, и слезы, которые ей никак не удержать, «катятся, — рассказывает г-жа д'Абрантес, — ей на сложенные руки, протягиваемые ею не столько к Богу, сколько к Наполеону, вернее, Бонапарту, воплощающему для нее в этот миг само Провидение. Для двух этих людей наступило то единственное в жизни мгновение, что восполняет пустоту многих лет».

И вот император сам теперь совершает коронование: берет корону Жозефины, водружает ей на голову, потом снимает с «грациозной медлительностью…». «Сейчас, когда он коронует ту, кого суеверно считает своей „счастливой звездой“, он перенимает у жены кокетство, если я смею употребить это слово, — продолжает Лора д'Абрантес. — Он старается поудачней пристроить эту маленькую корону на бриллиантовой диадеме, опускает ее, передвигает, поправляет; он словно сулит жене, что эта корона будет ей легка и отрадна».