Жозефина. Книга вторая. Императрица, королева, герцогиня

Поэтому Жозефина по приезде принцессы весьма кстати окружила ее заботой и постаралась заполнить тяжеловесные паузы, то и дело возникавшие в разговорах жениха и невесты, которым нечего было друг другу сказать.

Брак — гражданский 22 августа, церковный 23-го — совершился с невероятной помпой и роскошью, которые гораздо меньше стесняли Жозефину, нежели маленькую вюртембержку: хотя семья последней и состояла в родстве со всеми европейскими дворами, Екатерина приехала из Штутгарта чуть ли не голой. Особенно мучительны для нее были вечера у императрицы, где шла отчаянная игра в трик-трак и в «круг». Она надеялась, что обстановка станет попроще в Рамбуйе, где значительная часть двора должна была пробыть с 7 по 17 сентября.

Ничуть не бывало.

В замке холодно и сыро. «Здесь умер Франциск I, и все выглядит как в тюрьме, — пишет Екатерина отцу. — Каждому отведено по комнате, где, впрочем, мы только одеваемся и спим, причем мало, потому что ежедневно с одиннадцати утра до двух часов дня находимся у императрицы. Завтрак, рукоделье, потом шесть-семь часов охоты, обед галопом, карты, музыка и светские беседы с императрицей. Принцы и принцессы обычно танцуют. Я, как самая рассудительная и старшая из них, только и делаю, что сижу, посматриваю по сторонам и томлюсь — так хочется спать».

Жозефине с трудом удается поддерживать «светские беседы»: она ненавидит Рамбуйе, но вынуждена скрывать свои чувства, потому что ее муж находит эту резиденцию «очаровательной» и удивляется, как там можно скучать. Через несколько дней, когда двор переедет в Фонтенбло на период с 21 сентября по 16 ноября 1807, он скажет Талейрану:

— Я собрал в Фонтенбло много народа. Мне хотелось, чтобы здесь развлекались. Я организовал все мыслимые развлечения, а у людей вытянутые лица, печальный и усталый вид.

Талейран ответил:

— Дело в том, что удовольствиям не предаются под барабан, а здесь у вас, как и в армии, такой вид, словно вы приказываете нам: «Ну-с, дамы и господа, развлекаться — шагом марш!»

Факт бесспорен: придворные дефилировали перед императорской четой совсем «как на параде, в котором участвуют и дамы», по выражению одного из современников, близких ко двору. Каждый вечер, когда императрица устраивает прием у себя, общество в Фонтенбло собирается у одной из принцесс. Королева Гортензия, еще настолько больная, что ее пришлось доставить в Фонтенбло «по воде», Екатерина Вюртембергская, Каролина, великая герцогиня Бергская, а вскоре королева Неаполитанская, или Полетта, княгиня Гуасталла, которая вот-вот станет принцессой Полиной, поочередно устраивают у себя приемы по воскресеньям, вторникам, четвергам и субботам. Часов около восьми двор в парадной одежде располагается кругом, и все молча смотрят друг на друга. Появляется Жозефина, обходит гостиную, а затем, — говорит г-жа де Ремюза, которой мы должны дать слово, если не хотим, чтобы читатель подумал, что мы преувеличиваем, — занимает свое место и вместе с другими молча ждет императора.

Наконец входит Наполеон. В то же мгновение все вскакивают с такой невероятной быстротой, что это движение, замечает драматург Александр Дюваль, могло сравниться «только с выполнением ружейного приема».

Когда он пропускал вторую часть «смотра» и не заставлял приглашенных дефилировать мимо него, как делал на своих приемах, император садился рядом с женой и смотрел на танцы. Но «вид его отнюдь не оживлял развлечение, почему подобные сборища никому и не доставляли удовольствия».

* * *

В разгар праздников в Фонтенбло прибывает известие о том, что 2 июня г-жа де Ла Пажри скончалась в Труаз-Иле. 10 того же месяца ее похоронили со всей пышностью, какую можно было создать на острове.

Еще в конце февраля или начале марта Жозефина получила письмо, отправленное с Мартиники 12 декабря 1806 ее двоюродным братом Луи, братом Стефани и сыном Робера Маргерита Таше де Ла Пажри, дяди императрицы. Он сообщал «своей кузине» довольно печальные вещи о ее матери. «Невозможно, — писал он, — измениться в нравственном и физическом смысле больше, чем моя бедная тетка. Она все время плачет». Г-жа де Ла Пажри жила теперь не столько в Труаз-Иле, сколько в резиденции властей Фор-Наполеона, бывшего Фор-Руайаля, где располагала лишь крохотной, находившейся над кухней комнаткой, куда легко проникал шум. Император, без сомнения, выплачивал ей пенсию, но, вероятно, по примеру Госпожи Матери, она не верила, что сказка может «длиться» слишком долго, и потому не желала идти ни на какие расходы для того, чтобы устроиться поприличнее. «Ей давно следовало бы решиться на это, — продолжал ее племянник, — потому что задержка с этим порождала много неприятных слухов, вплоть до разговоров о том, что она-де живет в нужде…»

Можно предполагать, что, получив такое письмо, Жозефина отдала соответствующие распоряжения, но они прибыли на остров лишь за несколько дней до того, как г-жа де Ла Пажри испустила последний вздох в присутствии г-на Виларе де Жуайёза, генерал-губернатора острова, примчавшегося в Труаз-Иле[68].