Жребий брошен

– Нет… Аминандр… Амарти… битуриги… – разобрал Церинт из ее фраз, и был очень рад, что в палатку наконец явилась Беланда с пищей для пленных.

– Молодые, верно, надоели, что ты подсел к старухе! – со смехом заметила хорошенькая маркитантка.

– Невольно подсядешь к старухе, если молодые ветренее и холоднее здешнего ветра! – ответил Церинт таким же тоном. – И притом эта старуха преинтересная… помоги мне, Беланда, говорить с ней! Надо… очень надо.

– Мне некогда, у нас теперь после победы полна таверна гостей. Надо ему тут через меня со старухой любезничать!

– Ах, какая ты, право! Только бы несколько словечек… узнать, что она говорит… Беланда, милочка! Всю добычу готов отдать за это…

– Добычу, которой не принес?

– Успеешь к гостям… останься на минутку! Эта старуха знает попавшую в Галлию римлянку, мою знакомую, которая исчезла без следа. Эта римлянка близка не только мне, но и моему господину.

– И ему?

Беланда сдалась в надежде, что, сделав приятное Фабию, получит барыш, и начала переводить речи старухи.

– Ты говоришь, что Амарти – римлянка, но Амарти римлянкой себя не называла. Она была королевой кадурков, женой вергобрета Луктерия… – сказала Гунд-ру.

– Была?.. А теперь? – спросил Церинт.

– Он ее покинул.

– Покинул! О, Беланда! Продолжай ради всех богов!

– Чему ты так сильно обрадовался? Верно, эта Амарти нравилась тебе? – сказала маркитантка насмешливо.

– О, да! Она была добра… она…

– Была прекраснее всех на свете и свела с последнего ума твою бестолковую голову…

– Она была женой римского патриция… ее историю я тебе расскажу после… о, продолжай!

Беланда продолжала переводить речи старухи.

– Уже четыре года, как Луктерий вернулся домой, спасшись бегством из рабства от римлян при помощи Амарти, вернулся вместе с ней.

– Почему же он покинул ее? Разлюбил?

– О, нет! Луктерий и Амарти сильно любили друг друга и были счастливы целый год. Этот год миновал; Верцингеторикс-арверн, сольдурий Луктерия, предъявил свои права на жену его. Амарти не захотела быть женой двух мужей и отвергла все ласки арверна.

– Отчего ты знаешь ее, Гунд-ру?

– Я родственница Луктерия; мой муж был кадурк… его убили гельветы. Я родня и Амарти по ее матери.

– По ее матери?! Ее мать – римлянка.

– Нет, она называла своей матерью Кет-уальд, лигурийку, живущую далеко на юге, откуда греки привозят к нам вино. Я по отцу седуни, а моя мать – лигурийка из римских владений. Она была теткой Кет-уальд.

Церинт сильно взволновался.

– Я сын Кет-уальд, которую римляне зовут Катуальда! – вскричал он вне себя, с новыми слезами. – Кетуальд лигурийка моя мать… моя мама!

Гунд-ру с удивлением взглянула на него, поняв возглас раньше перевода. Удивилась и Беланда, считавшая его римлянином.

– Переводи, переводи, Беланда! – умолял он, готовый упасть к ногам маркитантки. – Моя мать была взята в рабство ребенком и забыла родной язык… она забыла бы и свое происхождение, но с нею вместе был взят и ее взрослый брат. Они попали во власть одного господина и не разлучились: оттого моя мать знает свое происхождение.

– Брат ее писал домой через купцов о своей судьбе, надеясь, что его выкупят, – сказала Гунд-ру, – он был хорошим воином… силачом.

– Но очень злым, свирепым, – перебил Церинт, – он бил мою мать за ее привязанность к госпоже и обычаям Рима. Его звали Бербикс.

– Так. У него была в Лигурии богатая родня; его хотели выкупить, но не успели… сначала мешали волнения в Лигурии… богатые родные Кет-уальд скрывались в горах, а потом Бербикс бросил господина и ушел на разбой за Спартаком. Кет-уальд после усмирения гладиаторов прислала родным весть о смерти брата – он погиб с шайкой бандитов – а сама отказалась ехать домой, получив свободу без выкупа. Это было уж очень давно… около двадцати лет тому назад… Амарти говорила, что Кет-уальд счастлива.

Церинт бросился на шею пленнице, целуя ее. Старуха ответила лаской на ласку, узнав своего родственника, сына двоюродной сестры.

Беланда между тем приложила одну свою руку ко лбу, глубоко задумавшись. Ее рыжий воздыхатель оказался вовсе не нищим, как она полагала; у него есть богатая родня и он – не римлянин… а ее отец сказал, что… – На этом пункте она улыбнулась.

– Мою мать отдали из Лигурии замуж за вождя седуни, – продолжала Гунд-ру, – а меня отец отдал за кадурка. Тогда был общий мир, и жилось всем отлично, но мир никогда не бывает долго в Галлии.

Когда мечи ржавеют в ножнах у воинов, а копья тупыми висят над изголовьем их лож, грозный Дит[36] гневается на изнеженность сынов своих и колеблет землю, Гезу гремит в небе громом, а Камул голодает от недостатка человеческих жертв и посылает на нивы засуху.

– Скажи мне об Амарти! – попросил Церинт.

– Амарти… бедная Амарти! Луктерий не мог защитить ее от своего сольдурия и покинул… уехал на охоту в арвенские горы, предоставив Верцингеториксу склонять ее к любви лаской или увезти насильно. Луктерий был печален, но клятвы нарушить не хотел. Он должен был уступить жену другу на год. Амарти была хороша, как Белизана, богиня луны… Она не пошла добровольно к арверну; он не мог уговорить ее, но вытребовал от кадуркских старшин.