Жребий изгоев

Так ли, иначе ли, а только столетиями одни и те же места неведомо почему становились очагами образования государств, которые после вырастали в могучие державы. Державы росли, расцветали и гибли, а потом, по прошествии столетий на тех же местах упорно возникали совсем иные государства. Иной раз и в тех же границах.

Ростислав знал.

Здесь, в низовьях Дона, и Волги – как раз такое место.

Владеющий треугольной землёй меж Доном, Волгой и Ясскими горами владеет и Доном, и Волгой, и горами. И не зря же после разгрома и взятия Саркела, нынешней Белой Вежи, Святослав Игоревич сразу ринулся на Тьмуторокань! Город этот – ключ к жирным чернозёмам Предгорья, к Кубани, к аланским землям.

Когда-то здесь, на этой земле, был сильный военный союз ясов-алан. А вместе с ними – и руси. И Боспорское царство в Таматархе, ныне – русской Тьмуторокани, которую ясы да касоги зовут Матрегой.

И кто знает – не было ли здесь тогда единой державы…

Гунны обрушили Боспор, разгромили ясов и готов. После гуннов в здешних местах на целых сто лет утвердились чёрные болгары. Болгар сменили козары.

Козарская держава потому и была сильнейшей в степях, что держала в кулаке землю меж Волгой, Доном и Ясскими горами. Но козарские правители стали жертвой собственной алчности и высокомерия – никому не было прохода через Дон и Волгу, никоторому торговому каравану, а козарскими воями пугали детей в колыбелях. Потому и набежало столько ворогов губить хакана – русь и печенеги, угры и ясы, булгары и сартаулы. Святослав Игоревич уничтожил каганат – теперь настало время для Ростислава создать здесь новую державу.

Хотя… может и не новую?

Кому ведомо, кто там был главным до гуннов? Может, и русь? Кто сейчас знает-то?

С лестницы донёсся топот ног. Ростислав Владимирич вздрогнул и очнулся от навалившихся мыслей. Кто бы там ни правил в минувшие времена в Ясских предгорьях, на Дону, Донце да нижней Волге, сейчас это уже не имеет значения – теперь, вот уже сто лет тут правит Русь! Слабый теряет, сильный приобретает – козар тех уже нет, печенегов – тоже. Есть половцы – но и им с Русью не тягаться. А вот он хозяином точно не будет, если будет и дальше только сидеть да мечтать.

Топот смолк, скрипнула дверь. Теремной холоп Незда пролез в хоромину, остановился у порога – белобрысые вихры его стояли дыбом:

– Княже! Ростислав Владимирич!

– Ну чего?! – рыкнул было князь в ответ, но тут же понял, что это неспроста. – Чего стряслось?

– Гонец прибыл, – выдавил холоп и тут же сгинул за дверью. А ведь знает, небось, с чем прибыл гонец, – понял внезапно Ростислав, бледнея.

Почти тут же в дверь вошёл, шатаясь, мальчишка лет четырнадцати, запылённый, обжаренный неярким ещё весенним солнцем, прислонился к дверному косяку, чтоб не упасть.

– Гой еси, княже, – шевельнулись обветренные сухие губы – в трещинках выступила кровь.

– И ты здравствуй, – Ростислав встал с лавки, роняя с колен на пол харатейный свиток. И глазами, молча, прокричал – ну? не томи!

И гонец не стал томить.

– Идёт Святослав на тебя. И Глеб. В силе тяжкой идут. Не менее полутысячи конных ведут, да на лодьях по Дону сотен шесть пешими. Седмицы через две жди гостей, успевай чаши наливать только.

Колени гонца подломились, он сползал на пол вдоль косяка. Незда сзади подхватил его под локти, помог добраться до лавки, на которую кивнул холопу князь.

– Сыты принеси, – распорядился Ростислав. – Да баню вели протопить!

– Идут… – хрипел гонец в полузабытье, то и дело роняя голову на грудь и через силу вновь её вздымая. – Готовься, княже… рати ополчай…

– Ополчу, ополчу, – бормотал Ростислав, придерживая его, чтобы не упал на пол опять. – Сейчас мы тебе и сыты, и сбитня… и баньку спроворим…

Уговаривал словно равного.

В дверь сзади вбежал Шепель. И остолбенел, увидя гонца.

– Ярко!

– Ааа, Шепель… – бледно улыбнулся тот и, наконец, обеспамятел, повалился с лавки.

Заруба вошёл без стука, плотно притворил дверь. Помялся у порога, видя, что князь, который что-то писал за высоким столом, не обращает на него внимания, потом нерешительно кашлянул.

Ростислав вздрогнул, поворотился к двери, уронил перо. Харатейный свиток выскользнул из его рук, свернулся, словно живой, упал на гладко выскобленный пол, пропитанный льняным маслом – доски отсвечивали лёгкой желтизной.

Очнувшийся Ярко уже выложил князю всё, с чем приехал, и теперь Ростислав постоянно ожидал новых тревожных вестей.

Видимо, не зря.

– Княже, там купец греческий приплыл… есть новости.

– Где он? – отрывисто переспросил князь.

– Да здесь, в сенях ждёт.

– Веди.

Князь поднялся, перешагнул через харатью, шагнул к окну. На Руси окна прорезают волоковые, высотой в толщину одного венца, редко больше, затягивают их бычьим пузырём, заволакивают подвижной ставней. Только в княжьих да боярских покоях можно в окне встретить слюдяные переплёты.

Здесь, в Тьмуторокани, иначе. В здешних каменных домах окна узки и высоки, здесь и слюда встречается чаще.

Князь задумчиво погладил кончиками пальцев стену.

Камень. Везде камень.

Душа тосковала по русскому деревянному строению, по кондовой, пахнущей смолой, сосне.